Иван сначала на это скептически усмехнулся, а потом добавил:
– Я так думаю, что проливать кровь вы, Катерина Ивановна, жаждали всегда-с. Просто революционная среда дала вам возможность делать это в открытую…
«…Когда этот вопрос еще дебатировался, я даже подавала свой голос против, но после того, что вытворил твой начальник Курсулов, которому ты лижешь ноги, после того, как он расправился с Карташовым Володей, у меня уже не осталось сомнений. Никаких – слышишь!? Вас нужно только убивать. Бесполезно уговаривать, бесполезно тратить на это время и энергию. Никаких уговоров – только пуля и нож, а когда мы придем к власти – виселица. Вот что ждет всех вас…»
– Не рой яму другому, сам в нее попадешь… Пока это ждет вас…
«Мы знаем, что и Алексей Карамазов где-то у вас в застенках. Может быть, его уже и нет в живых. Ты не погнушался поднять руку и на родного брата. Ты поступил как Каин, да ты и есть и всегда был Каином, для которого ближние лишь материал для поддержания собственной значимости…»
– А строками выше, Вы, Катерина Ивановна, кажется, рассуждали о справедливом наказании, постигшем мать, воспитавшем непутевого сына, то бишь о приоритете долга над родственными связями. Да и не вам, отвергнувшим Бога, рассуждать о ближних и приводить библейские примеры. Не вашей сцены эта опера…
«А теперь главное. То есть и есть главное предупреждение. Решением нашей партии ты приговорен к смерти. Так что готовься к ней. Думаю тебе будет интересны подробности этого решения. Мы долго дебатировали, кто после Ракитина первый должен будет подлежать устранению – ты или Курсулов. После неудачного покушения на него несчастной Оли Карташовой, мнения многих товарищей склонялись к тому, что нужно готовить в первую очередь ликвидацию его. Но я смогла убедить товарищей, что ты гораздо более опасен, чем этот тупой похотливый боров. Тот одним своим существованием, своими действиями и словами готовит нам больше сторонников, чем мы сами с нашей пропагандой. Он и на суде получил достойное посмеяние. Пусть пока поживет. До него доберемся позже. А вот ты – это другое дело. Серый кардинал недалеких наших губернских и городских правителей, великий инквизитор революции – ты наиболее опасен. Ты начал с отцеубийства (прав был все-таки Смердяков, тысячу раз прав!), а закончил братоубийством…»
Все эти тирады о «сером кардинале» и «великом инквизиторе», а особенно поминание Смердякова на Ивана произвели ожесточенное и какое-то возбуждающее впечатление. Он задвигался и едва не встал из-за стола, за которым читал письмо, а в конце так и воскликнул:
– Ну, что Катя!.. Все логично. Тебе самой и надо произвести приговор в исполнение. Ах, хорошо и главное – как красиво будет! Жена убивает мужа. Полное торжество революционной необходимости и какое благородство духа!.. Прямо «заповедь новую даю вам»: жена да убиет мужа своего!..
Проговорив это, Иван снова уткнулся, было в письмо, но вскоре даже захохотал, едва продолжив чтение. И, право, было с чего.
«Теперь ты олицетворяешь охранкинский царский режим со всеми его мерзостями. Поэтому твоя очередь получить нашу карающую пулю. Мне стоило многих аргументов убедить товарищей доверить это дело мне. (Тут как раз Иван и захохотал.) Некоторые полагали, что я не справлюсь, что личные чувства возьмут верх над долгом. Но я настояла. И главным аргументом было то, что мне нужно искупить свою вину. Что я столько лет пыталась выгородить тебя и защитить от возможных и вполне заслуженных посягательства на твою жизнь. Я поклялась, что сделаю это. И я это сделаю, если смерть твоя или моя не остановит мою миссию. За мною остался должок. Помнишь ту пулю, что оставила след на твоей щеке? Она должна была еще тогда покончить с тобой. Но рука у меня дрогнула, тогда я еще на что-то надеялась. Теперь – не волнуйся – уже не дрогнет. Так что готовься к смерти».