Иван встал из-за стола, хотел было пройтись по кабинету, но почему-то заколебался и вместо этого подошел к дивану. Какое-то время постоял перед ним, как бы раздумывая, затем лег на него, и плотно-плотно завернулся в свою шубу. На голову даже специально натянул широкий заворот воротника. Он лежал, может быть, минуты три-четыре, и вдруг вскочил с нервическим хохотом:
– Ай, да Катя!.. Ай, да молодца!.. Как это по-женски!.. Нет, это по-Катеринински!.. Ха-ха-ха!.. Собираться убить и успеть послать такую весточку… Не могла ты без нее!.. Ох, не могла!.. А то как же!.. Тут ревность, тут неутоленная распаленная огненная гордыня Верховцевская!.. Аж, Катька, как она распалила тебя!.. Ах, хорошо!.. О-ха-ха! И от письма-то огнем пышет и дышит!.. Хорошо же! Это жизнь!.. Это настоящая твоя жизнь, Катюха!.. Ты ведь мне благодарна!. Ты ведь мне благодарна за эту жизнь!.. За эту драму, которой ты живешь и которая так распалила твою ревнивую гордость!.. Это хлеб твой, твое наслаждение, твоя душа!.. А ведь перещеголял я Митьку, потому ты ко мне и переметнулась. Что Дмитрий – он уже сломан, а тебе нужно неломанного, недоломанного, чтобы самой сломать или сломаться самой или сломаться вместе… Революция она не снаружи, она внутри тебя и ты живешь ею, она есть твой внутренний огонь, без которого ты не можешь жить и в топку которого бросаешь всех окружающих тебя людей!.. Молодец, Катька, молодчина!.. Нашла свою жизнь!..
Говоря все это, Иван возбужденно кружил по кабинету, раз за разом натыкаясь на стоящий рядом со столом грубый стул, чуть не падая, но почему-то не убирая его в сторону. Наконец уже на четвертый или пятый раз, наткнувшись на стул, от отшвырнул его в сторону, добрался до дивана и рухнул на него, снова замотавшись шубою. Но еще какое-то время что-то бормотал и даже вскрикивал, но уже что-то совсем неразборчивое, пока наконец не затих беспокойным дремотным сном.
Книга двенадцатая
ч и с т и л и щ е
I
в тюремной церкви
Небольшая церковь, в которой по субботам, воскресеньям и большим праздникам, шли службы, находилась внутри самой тюрьмы, в торцовом стыке двух тюремных крыл. Местоположение ее выделял небольшой жестяной куполок сизого цвета, приподнявшийся над коричневым сильно облупленным железом тюремной крыши. Говорили, что по первоначальному проекту церковь должна была быть построена отдельно – как раз на месте открытого пространства, где стояла береза и производились казни (мы с читателями уже подробно с этим местом познакомились), но то ли по внезапной перемене первоначального плана, то ли просто по недостатку средств церковь была устроена внутри тюрьмы в приспособленных помещениях, так что даже между первым и вторым этажами пришлось убирать перекрытие. И внутри все было устроено достаточно оригинально и необычно. Прямо посередине церкви выделялась почти до амвона сделанная из гибкой сетки клетка для молящихся арестантов, а справа и слева от нее – пространство для моления солдат и другой «вольной» публики. Говорят, что были времена, когда этой клетки не было, а была просто невысокая перегородка, но когда один из повредившихся умом арестантов бросился через эту перегородку прямо в алтарь и сильно покалечил самодельной заточкой батюшку, пришлось соорудить эту клетку, заход в которую как и выход контролировали раньше надзиратели, а теперь солдаты. Впрочем, для начальства и самой привилегированной публики существовали специальные места на хорах как раз напротив алтаря. Сюда существовал отдельный вход с обязательным охранником. Отсюда можно было наблюдать не только за ходом службы но и за поведением арестантов, которые внизу были как на ладони. Очень удобно по всем тюремным условиям.
Сам алтарь с иконостасом тоже выглядели необычно. Во-первых, это не была обычная для церквей полукруглая алтарная апсида – а торец первоначально планировавшейся большой арестантской камеры. В иконостасной перегородке странным образом кроме трех обычных проходов Царских и дьяконских врат в первом ярусе были оставлены еще довольно большие пустые пространства. Для чего это было сделано – трудно сказать. Может за бедностью средств на закупку больших полнофигурных икон, но острые языки говаривали, что опять же – по удобству наблюдения. На этот раз за всеми действиями батюшек в алтаре. А и не прячется ли еще кто-то там? Была в алтаре еще одна пища для тюремных острословов. Прямо за алтарем вместо запрестольного образа было помещено большое деревянное распятие. И оно приходилось как раз на центральное из трех больших окон. Огромный крест и сама фигура распятого Христа резко выступали на фоне этого окна, которое, разумеется, все было разбито на квадраты толстой тюремной решеткой.