Тут уж Матуев осознал «помеху» – не мог не осознать, когда отец Паисий навалившись на него сверху, попытался еще и схватить и удержать его руки. Яростно заворочавшись, выкрикивая маты и какие-то непонятные, видимо, татарские ругательства, он попытался сбросить с себя отца Паисия, но ему сильно мешали просторные полы его мантии, в которых он путался. Однако разобраться с отцом Паисием – это было дело нескольких секунд. Еще лежа он нанес ему снизу удар коленом в живот, от чего тот замер и невольно отпустил руки Матуева. Секунда – и еще один страшный удар локтем в область печени. Потом еще и еще. Удивительно, как отец Паисий, при том что он явно был в шоке от сильнейшей боли, не отпустил Матуева. Напротив, словно усилил хватку своими костенеющими руками. При этом в лице его странным образом проступило какое-то «вдохновенное» выражение. Как бы он наконец добился того, к чему так долго стремился. Но, разумеется, он долго бы так не продержался. Однако перемена произошла и с Иваном. Мучительно и глухо зарычав сквозь свои еще льющиеся из глаз слезы, он тоже бросился на Матуева и упал на него сверху, и уже два тела навалились на жандармского офицера, чисто физически своей тяжестью лишив его возможности к сопротивлению. Тот какое-то время еще прогибался и хрипел, пытаясь вырваться, наконец перестал дергаться.
– Все-е!.. – захрипел Матуев. – Пустите!.. Все!.. Р-раздавите, ур-роды!..
Но Иван и Отец Паисий еще какое-то время лежали на нем, очевидно не доверяя его успокоению.
– Все, сказал… Успокоился!..
Наконец, Иван и отец Паисий сползли с Матуева и оказались по разные стороны от лежащего чуть впереди Мити. Тот, похоже, только еще приходил в себя и странно махал перед собой неверной рукой, словно прогоняя какое-то наваждение.
Кряхтя и расправляя сдавленные члены, Матуев поднялся с пола. Сейчас его можно было хорошо рассмотреть. Ему было лет за сорок и черты лица у него были достаточно выразительны, как-то тщательно выписаны и ухожены. Тщательная выбритость лица оттеняла тонкую кожу, словно с трудом натянутую на хорошо сложенные и слегка выпирающий вперед лоб и скулы. Все это ухоженное лицо сквозь маленькие прищуренные глазки и сжатые тонкие губы дышало ненавистью и презрением и странным образом гармонировало с хорошо сидящей по фигуре жандармской формой: темно синим, почти черным костюмом и такими же только белополосными брюками, вправленными в сапоги.
Поднявшись окончательно и оправив на себе форму, он вновь сделал движение по направлению к Мите, но, дернув головой, словно взяв себя в руки, отошел пару шагов в сторону. Впрочем какая-то сила не давала ему покинуть кабинет. Он вновь повернулся к по-прежнему сидящим на полу Ивану и отцу Паисию и лежащему между ними Мите.
– Ты!.. Ты!.. – Матуев, тяжело дыша, выставил палец по направлению к Ивану. – Ты братца своего сейчас… А другого, знаю, держишь отдельно!.. Знаю, знаю!.. Государ-рственного этого элемента, пр-реступника…
Он повернулся спиной и, было, сделал несколько шагов по направлению к двери, но перед нею резко развернулся и снова направился обратно.