Иван снова прервался, но на этот раз, кажется, не от изнурения после долгой безостановочной речи. Какая-то новая мука засветилась в его глазах:
– Тут одна есть страшная ловушка, в которую я попал и не чаю теперь, как из нее выбраться. Ловушка умственная, нелепейшая, ибо совершенно алогичная, но этим и ужасающая – своей невероятной нелепицей. Тут опять смешение несоединимого… Только уже без наслаждения, а с ужасом и отчаянием… Понимаешь, Алешка?.. Алексей Федорович, мой ты дорогой… Я верю в то, что бесы есть. Верю – понимаешь!.. Ибо я с ними не просто беседовал… Но дело тут даже не в этом. Это могло быть результатом болезни и галлюцинации… Доказательство другое. Доказательство – сама жизнь моя… Она слишком нелепа, подла и жестока – а это доказывает, что бесы есть. В ней столько инфернальной этой подлости, столько – что она не может быть «от человеков». Они не способны на такую меру зла и гадости… Тут – только бесы… Но – Алешка!.. В этом мой ужас и мое горе. Вера в бесов не означает веры в Бога!.. Ты понимаешь, Алешка? Ты понял эту чертову подмену и эту адскую ловушку? Бесы искалечили мою жизнь, заставили меня поверить в них, но не привели к вере в Бога!.. Тут дьявольская насмешка просто. Сами бесы, сказано в писании – «веруют и трепещут»… А я трепещу без веры. Они трепещут от веры в Бога, а я трепещу от веры в них… И нет никакого мостика, никакого перехода от одной веры к другой!.. Ужас! Ужас!.. Казалось бы – должна быть элементарная логика. Если есть бесы, то автоматически должен быть Бог, ибо тогда откуда этим самим бесам взяться?.. Но не работает!.. Не работает эта элементарная логика, не чертится эта эвклидова геометрия, не соединяются непараллельные прямые, а параллельные наоборот соединяются вопреки всем законам этой чертовой логики!.. Это невозможно никак объяснить, об этом только рыдать можно… Понимаешь, мне изменил мой последний инструмент, который всегда у меня был безотказным – мой собственный ум. Он перестал проводить элементарные логические связи. Эти проклятые бесы сумели внедриться и туда… И теперь они смеются надо мной…
VII
тринадцатилетнее «дежавю»
И тут произошло нечто неожиданное. Алеша, все время до этого молчавший и не проронивший ни слова, вдруг заговорил:
– Ну, почему же смеются, некоторые вполне могут и посочувствовать…
Но прежде чем Алеша произнес эту фразу, он одним движением руки снял с себя этот белый колпак из бинтов, что покоился на его голове. Причем, под ним оказалась не рана, а вполне себе уложенные, даже словно бы тщательно расчесанные волосы… Что-то неопределимое произошло со всем его обликом – ушла угловатость и всклокоченность, черты его лица вдруг приобрели странную ухоженность и закругленность. В самом выражении лица появилась непонятная сочувствующая мягкость и неопределенно лукавое выражение, как если бы Алеша при всем внешнем сочувствии все-таки внутренне посмеивался над Иваном. Изменился даже голос – он стал вкрадчиво-снисходительным, совсем не характерным для Алеши…
– И не только посочувствовать, но даже как бы и разделить страдания, – добавил «Алеша», слегка отстранившись от стены и наклонив голову чуть на бок. – Ибо страдания эти происходят от уязвленного благородства, коим так щедро наделены именно русские люди и которое так часто, преднамеренно и непреднамеренно, уязвляется в окружающей неприглядной действительности…
Иван выслушал эту тираду замерев и с расширившимся до предела глазами. Потом словно судорга пробежала по его лицу, искривившемуся отчаянной гримасой. Он «понял»!.. Какое-то время он еще молчал, тяжело вдыхая воздух и наконец выдал судорожными толчками речи:
– Ты опять!?.. Проклятый… Как ты посмел снова?..
– Ну вот ты сразу за старое… Я, конечно, не рассчитывал с твоей стороны на «quel bon vent vous amene?»25 или, тем более, «mon cher»26… Но все-таки рассчитывал на большую вежливость и доброжелательность с твоей стороны. Как-никак тринадцать лет – это даже по вашим земным меркам приличный срок, можно было бы и соскучиться. Или хотя бы показать это из вежливости. Тем более, что прошлый раз мы расстались как-то уж совсем не по-джентельменски. И если уж кому-то из нас следует быть обиженным, то скорее всего мне, как пострадавшей стороне. Оно, конечно, стакан с чаем не лютерова чернильница, но все-таки это глупо так расставаться старым приятелям…