– Ну, ладно-ладно, успокойся!.. – забеспокоился «Алеша», глядя на отчаянный порыв Ивана Федоровича. – Ладно, пусть вру… Вру – соврал, виноват… Только все ж от благих целей. Как тебе такая версия – я ж хотел тебе показать потом, что чудо возможно… Возможно было. И у тебя оно возможно было, как произошло с выстрелом у Прокопьича. Как выстрелил полностью разряженный револьверт, так и полностью заряженный мог не выстрелить… Кстати, как правильно – револьвер или револьверт?.. Надо будет справиться у Даля… Люблю точность в определениях. Это я от вас, людей, перенял…
Иван все еще как бы не мог успокоиться и дергал по сторонам головой, отчаянно пытаясь заморгать наворачивающиеся неизвестно почему слезы.
– Ну все, друг мой, – все!.. Вот тут ты меня поймал и вывел – все!.. Ну-да пакость я совершил… Правда, только успокойся. Но ты ж учитывай, однако, мою чертовско-бесовскую природу. Ты думаешь ее легко переделать? И я могу срываться… Тут – да у меня рыльце в пушку, и не только перед тобой я виноват. Я и перед Алешей виноват. Сначала с Зосимой… Ну, видишь, и мне ну так захотелось проверить его веру. Ну, почти так же, как и тебе Бога своего… И подпустил я душка от гробика… И нелегко же мне это было сделать. Ведь никто не догадался переложить его в другой гробик хотя бы на время… Душок-то не от тела исходил. Тут, понимаешь ли, при всей моей компетенции – я был бессилен. Святость есть святость… Мне и то трудно было – пришлось при гробе быть неотлучно и духаристость его поддерживать непосредственным, так сказать, присутствием. А еще Ферапонт ваш, изгнатель нашего брата известный, явился… Хорошо хоть к гробу не сунулся… Но помог в результате – внимание на себя отвлек. Ты думаешь, мне вообще просто с Алешей было? Тут не то, что у тебя. Тут вера была чистая, непосредственная, такую сразу не сломаешь. Я сам чуть голову себе не сломил… Не люблю я эти мимолетные воплощения – они надолго выбивают из колеи, но пришлось и на это пойти. А воплощения в монахов – это же вообще ужас!.. Это все равно что тебе, представь, на пять минут стать какой-нибудь жабой или глистом… Такое послевкусие остается – год потом очухиваешься и выветриться не можешь… Но пришлось ради призвания своего и на это пойти. А в алтарь зайти – все равно что в нужник вниз головой нырнуть… Но и на это пошел все ради Алеши твоего разлюбезного. Вышел из алтаря и выдернул коврик из-под бабы этой с детишками и на глазах у Алеши. Знал, сломает… Ну, если не сломает, то надломит это его – его человеколюбие непосредственное. И ведь в точку попал…
– Мерзавец… Мерзавец!.. – прошептал Иван Федорович.
– Ну ладно – хочешь так меня называть… Будь добр… Принимаю… Только, друг мой, тут мы с тобой вместе старались. Знаешь, таких как Алеша одни бесы сломать не могут. Тут нужны совместные усилия беса и человека. Чтобы было духовное и физическое воздействие, тут должны двое ближних напрячься. Двое самых ближних. Tu comprends ce que je dis?34 Ты сначала подкинул эту великолепную и ядовитейшую для таких как Алеша людей идейку: «Я не Бога, я мир Его не принимаю»… Quelle idée!35 Тут не логика, тут нечто высшее логики. Ты его и отравил этой идеей. Недурственно, очень недурственно… Я же потом только подначивал. А «Мысли для себя?» – это же вершина интеллектуального перевоплощения… Ты просто взял и перенял у нас эту способность, эту столь редкую и специфическую способность, – к перевоплощению. Опять же убеждаюсь в том, что люди и вправду превосходят бесов. Только ты даже сделал это гораздо филиграннее и виртуознее, ты смог перевоплотиться не телесно, а умственно. Да так, что никто и не заметил подмены… Это многого стоит. Алеша как заглотил твой интеллектуальный крючок, так и не смог слезть с него. Как же, как же – сам Зосима чуть не благословил его на революцию… Как тут можно было ослушаться?
– La ferme!..36 Ты мне приписываешь свою мерзость… Я… Я хотел отвадить его от революции… Я хотел предупредить его…
– Ну, даже если так… La route vers l'enfer est pavée par de bonnes intentions…37 Ты знаешь, он же и попал в результате в ад. Не только свой, революционный, но и наш, настоящий. Ему там Смердяков экскурсию провел…Он тебе не рассказывал?.. Кстати, о Смердякове – ты его зря всегда недооценивал. А он ведь лучшее подтверждение твоей теории о том, что ближних невозможно любить. Ты ж ведь ехал в Скотопригоньевск, чтобы возлюбить ближних своих, а кончил тем, что всех их возненавидел. Прям, впору… «заповедь новую даю вам» – не «возлюби ближнего своего», а «возненавидь ближнего своего». А ведь хотел же полюбить отца вначале – так?..