25 сентября, после очередной речи в Пуэбло, Вильсон перенес удар, через несколько дней у него была парализована половина тела. Носилки с президентом доставили в Белый дом, где он провел оставшиеся полтора года пребывания в должности в постели. Инвалид пытался руководить, взывая к своим сторонникам. Все тщетно – в сенате 19 ноября 1919 года было проведено голосование по Версальскому договору с приобщенными 14 поправками Лоджа. 39 человек голосовали за, 55 – против. Голосование без поправок, проведенное, вероятно, из чистого любопытства, дало такие результаты: 38 – за, 55 – против. А поправки Лоджа, в сущности, не были столь серьезны, они лишь подтверждали известные положения о «свободе рук» Соединенных Штатов. В сенате не терпелось узнать, как воспримет Вильсон эти известия, а попутно выяснить, в здравом ли он уме, и если нет, то отстранить от власти. Группа сенаторов вошла в Белый дом. Могильная тишина. Их пустили в спальню президента. Некий сенатор с постной миной благочестиво начал: «Мы все молимся за вас, г-н президент!» «За здравие или упокой?» – бодро и насмешливо отозвался инвалид. Разговора не получилось.
Вильсон не складывал оружия. Он трепетно надеялся на восстановление сил и возможность выставить свою кандидатуру на выборах в 1920 году в третий раз. Суровый приговор врачей рассеял надежды. Весной 1920 года он настоял на повторном голосовании Версальского мирного договора, а следовательно, решил все же добиться вступления США в Лигу Наций. Была проведена внушительная подготовка. 26 национальных организаций, насчитывавших 20 миллионов членов, высказались за ратификацию. Накануне голосования Вудро Вильсон обратился с суровым посланием к фракции демократической партии в сенате. «Мы должны бесстрашно вступить в Лигу, принять ответственность и не бояться руководящей роли», – писал он. В итоге 49 человек голосовали за, 35 – против. Но поскольку для ратификации международных договоров в сенате требуется большинство в две трети, не хватило семи голосов. Ратификация, таким образом, отклонялась, Лодж и К° торжествовали победу. «Мы вырвали вильсонизм с корнем», – похвалялся Лодж.
В чем же все-таки дело? Почему Вудро Вильсон оказался парализованным пророком? Коль скоро он споткнулся в делах международных, объяснение причин его падения попало главным образом в руки американских историков-международников, людей лукавых и конфликтующих друг с другом. Они ведут вечную войну за вечную истину, разумеется, в ограниченном понимании, на которое только и способна буржуазная историография, пораженная вместе с капитализмом всеобщим кризисом. Достаточно известный в США специалист в области внешней политики профессор Т. Бейли лаконично объяснял: «Вильсон ошибочно полагал, что американский народ отбросит традиции поколений и радостно взвалит себе на плечи тяжкое новое бремя руководства миром».
Если отвлечься от общих рассуждений и обратиться к современной американской школе «реалистов», то их общий упрек ясен: Вильсон попытался заставить США жить не по средствам. Дж. Кеннан заметил о Версале, Лиге и всем том, что относилось к тому времени: «Да, то был мир, в который будущие трагедии были вписаны рукой самого дьявола… То был именно такой мир, который вы получаете, если допускаете, чтобы в вашем уме военная истерия и непрактичный идеализм лежали бок о бок, как лев и ягненок, когда вы впадаете в колоссальное заблуждение, полагая, что можете немедленно переделать международную жизнь по желательному для вас представлению». У. Липпман, в свое время приложивший руку к разработке вильсонизма, спустя несколько десятилетий отметил: идеология Вильсона «была невозможна как основание для внешней политики нашей страны».
Р. Осгуд написал специальное исследование «Идеалы и эгоизм в американской внешней политике: великая трансформация в двадцатом столетии». Вердикт Р. Осгуда: «О руководстве президента Вильсона в ходе войны и мирного урегулирования должно быть сказано: хотя он был бесконечно прав в своих моральных целях, нельзя было даже умышленно более верно сорвать его замыслы… Вильсон требовал невозможного… смазал единственный базис, на котором можно построить более реальную концепцию национальной политики – просвещенный эгоизм.... Именно здесь и существует громадное совпадение американских идеалов и американских интересов». А А. Шлезингер дошел до абсурда, объявив: «Вильсон моралист в международных делах, отвергал национальный интерес как объяснение вступления США в первую мировую войну».