— А кто нам мешает? — выкрикнул молодой индеец. — Мы уже давно наточили ножи и только ждем сигнала.
— Скоро настанет этот час! — воскликнул Самбо. — Знают ли мои братья, по какому врагу мы должны нанести первый удар?
— По метисам, которые обращаются с нами как с рабами! — крикнул один из индейцев. — По этим наглецам, которые то и дело потчуют нас кулаками и кнутом, словно упрямых мулов.
— А я думаю, — возразил другой, — надо начинать со скупщиков драгоценных камней!
— Оба вы неправы! — перебил их Самбо. — Первый удар мы нанесем совсем не там! Наши враги — вовсе не те люди, что пришли на землю наших предков триста лет назад. И не те, что уничтожили сыновей Манко-Капака. Ваши истинные поработители — сегодняшние надменные испанцы, рабами которых вы являетесь и по сей день! Да, они утратили свое богатство, но сила по-прежнему на их стороне, и, вопреки перуанской демократии, они до сих пор попирают наши права! Забудем же, кто мы сейчас, и вспомним, кем были наши отцы!
— Верно! Верно! — подхватили собравшиеся.
Самбо уже успел опросить главных заговорщиков и убедился, что соратники из Куско и из многих областей Боливии готовы выступить все как один.
Он продолжал, все более распаляясь:
— Сравнится ли ненависть наших братьев горцев с твоей ненавистью, наш храбрый Мананьяни? Готовы ли они обрушиться на Лиму, словно горный обвал в Кордильерах?
— Наши братья не обманут твоих ожиданий, Самбо! Пусть только Самбо выйдет из города в назначенный день, ему не придется далеко идти, чтобы отыскать индейцев, готовых сражаться за свободу! На перевалах Сан-Кристобаль и Аманкес их очень много, наших братьев. Завернувшись в свои пончо, повесив кинжалы на пояс, они ждут, чтобы им дали в руки оружие. Они не забыли, что их долг — отомстить за разгром потомков Манко-Капака!
— Отлично, Мананьяни! Видно, сам Бог ненависти говорит твоими устами. Скоро мои братья узнают имя нашего нового вождя. Президент Гамарра думает не о народе, а лишь о том, чтобы укрепить свою власть, Боливар далеко, Санта-Крус изгнан… так что мы с вами должны действовать наверняка. Через несколько дней начнется праздник аманкес[89], который сулит множество удовольствий нашим угнетателям. Пусть каждый из вас будет готов к выступлению. И пусть мое слово донесется до самых отдаленных уголков Боливии!
Трое новых посетителей вошли в таверну.
— Ну что? — повернулся к ним Самбо.
— Мы не нашли тела Мартина Паса, хотя обыскали всю реку. Самые лучшие ныряльщики осмотрели дно. Мы считаем, что сын Самбо не погиб в волнах Римака.
— Значит, они убили его! О, горе вам, люди, если вы убили моего сына! Пусть мои братья расходятся тихо, пусть каждый из вас вернется на свое место, внимательно смотрит вокруг и ждет.
Индейцы вышли. Самбо остался один на один с Мананьяни, который спросил:
— Знает ли Самбо, что привело его сына в тот вечер в предместье Сан-Ласаро? Уверен ли Самбо в нем?
Глаза индейца сверкнули так гневно, что Мананьяни отпрянул назад. Однако Самбо сдержался.
— Если Мартин Пас предал своих братьев, я убью сначала тех, кому он подарил свою дружбу, потом тех, к кому обращена его любовь. После этого я убью его и себя, чтобы даже следа не осталось от рода, покрывшего себя позором!
Вошла хозяйка таверны и подала Самбо записку.
— Здесь собирались только индейцы?
— Да.
— Кто вам дал это?
— Не знаю. Я думаю, записку оставил один из посетителей, я нашла ее на столе.
Хозяйка вышла. Самбо развернул записку и громко прочел вслух:
— "Молодая девушка молит Бога за Мартина Паса, ибо не может забыть человека, который рисковал ради нее своей жизнью. Если Самбо что-нибудь знает о своем сыне или надеется найти его, пусть обернет руку красным платком. Его увидят глаза, которые следят за Самбо всегда".
Он смял записку.
— Несчастный, он влюбился в женщину!
— Что за женщина? — спросил Мананьяни.
— Она не индианка, — ответил Самбо, взглянув на записку. — Это девушка из богатой семьи… Ах, Мартин Пас, я не узнаю тебя!
— Сделаете ли вы то, о чем пишет эта женщина?
— Конечно нет. Пусть даже не надеется, пусть хоть умрет!
Самбо в бешенстве порвал записку.
— Но ведь эту записку, должно быть, принес какой-то индеец… — заметил Мананьяни.
89
Аманкай, аманке (Hymenocallis amancae) — желтый нарцисс, растущий на береговых склонах Анд на высотах от 200 до 1000 м; однолетнее растение, которое в июне — августе бывает усыпано душистыми цветками.