Громыхающая птица
Дюжие тополя одни из всех деревьев могли составить конкуренцию высоким кедрам. Но век их был не долог. В то время, как кедры жили столетиями, в пятьдесят-семьдесят лет являясь лишь едва окрепшим молодняком, ещё только стремящимся вырваться вверх, к небу, тополя в это время достигали пика своей жизни. Казалось, что их могучие стволы никогда не будут повалены ветрами, изъедены насекомыми, но проходило ещё столько же лет и самые стойкие из них с треском падали в вечный водоворот жизни в природе. Редкие тополя доживали до дремучей старости, перешагивая рубеж в два века. А кедры продолжали крепко держаться корнями за землю и тянуться вверх.
Именно такой треск, слышимый на километры вокруг, раздался раним весенним утром. Подгнивший тополь, проживший свою последнюю зиму, едва выпустивший молодые, светло-зелённые листочки, рухнул сминая кустарники. Не потребовалось усилий лихого ветра, способного повалить целые леса. Тополь подточили многочисленные болезни и муравьи, устроившие в его корнях себе дом.
– За мной! – прорываясь сквозь ещё низкую траву, только через месяц способную вырасти до трёх-четырёх метров, манил за собой Пашутка младшего брата.
Оба медведя уже были далеко не теми боязливыми комочками, какими их встретила прошлая весна. И всё же они оставались детьми, достаточно подросшими и освоившимися, чтобы не пугаться всего подряд, как это бывало раньше.
– Готов поспорить, что сейчас там тьма муравьёв! – воодушевился Мишутка.
– А яиц их сколько! – подхватил Паша и оба брата почувствовали, как потекли у них слюнки.
– Дети! Только не долго! – кричала им вслед мама, слишком сытая, чтобы бежать за ними, а потому решившая полежать, уютно устроившись в густом подлеске, в стороне от таёжных троп.
Она уже не переживала так сильно за своих медвежат, знала, что им надо давать всё больше и больше свободы. К тому же её старый организм быстрее уставал и всё чаще требовал покоя. Старая медведица чутко задремала.
И точно, целая армия муравьёв копошилась вокруг тополя, стараясь исправить те разрушения, что случились с их домом; а между ними, прям на поверхности, лежали сочные яйца. С победным гиканьем братья набросились на лакомство, само идущее на языки.
Слизав столько, что даже подрастающему организму братьев, показалось много, Мишутка с Пашуткой улеглись неподалёку, под сиренью, представляющую собой не куст, а целое дерево, ростом выше взрослого медведя.
– Вкусно было, – довольно заключил Мишутка. Он валялся на спине, задрав лапы к верху и смотрел, как начинают проклёвываться робкие, торопливые цветочки сирени.
Пашутка не отвечал. Он смотрел в просвет между макушками деревьев, где едва виднелся вулкан.
– Пойдёшь со мной? – вдруг спросил он.
– Куда? – вяло спросил Мишутка. Он уже стал засыпать.
– К вулкану.
– Пошли, только вот, давай поо… Стой. Куда?!
– К вулкану.
– Нельзя же! – подскочил Мишутка, сон куда-то мигом делся, – мама же…
– Да что ты всё мамсишь! – разозлился Паша, – мы уже с тобой не первый год живём, взрослые. Так как?
Мишутка сомневался. Он не хотел ослушаться маму. Мамсиком он не был, как обидно сказал на него брат, но отлично помнил, чем в прошлые разы оканчивались ослушания. Достаточно было припомнить волка. Мишутка очень уважительно относился к опыту мамы и знал, что она бережно передаёт его и если она наказала не ходить туда, значит есть причина, которую она обязательно им ещё расскажет. Всему своё время.
Пашутка же был нетерпелив. В такие моменты он забывал все обещания данные маме, забывал, что наказывал ему Кадьяк, и как клялся сам себе не совершать больше опрометчивых поступков. Он был слишком молод, чтобы суметь обуздать свою кипучую, жадную до опасных приключений кровь.
– Так как? – повторил он.
Мишутка стоял на распутье.
– Но ты же помнишь, мы оба обещали… тогда!
– А-ай, понятно всё с тобой, – отмахнулся Пашутка и развернувшись к брату спиной пошёл по направлению к вулкану.
Мишутка сначала сделал несколько неуверенных шагов в сторону брата, затем повернулся туда, где спала ничего не подозревающая мама, но потом, ругнувшись на себя, с тяжёлым сердцем закосолапил к брату.
– Ещё случится с тобой что, опять мне спасать придётся тебя, – сказал он на вопросительно-торжествующий взгляд.
Как так распорядилась природа, что старший, пусть и на несколько минут, брат оказался столь безрассудным, в то время, как младший обладал выдержкой и осторожностью, присущей взрослому медведю? Никто бы не смог дать ответ на этот вопрос, но видимо так было нужно.