Меня остановили у самого входа. Потребовали паспорт, проверили, вернули, откозыряли. Я набрался смелости и спросил:
— Ребята, а что происходит? Люди эти, кровь, вы…
— Штурм был, — объяснил милиционер, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. — Общаги левобережской. Много народу погибло. Не всех освободили, хотя кое-кого смогли.
— Проходите, гражданин, не задерживайте! — сказал его напарник, нахмурившись, и крепче обхватил казенник своего автомата.
Никого я не задерживал, хотя бы потому, что никого сзади не было, но перечить не решился. Кивнул и пошел вперед.
Игорек выглядел лучше. Пахло в его палате, правда, совсем не духами; мерзко пахло. Воняло, я бы сказал. На соседней койке валялся больной — худющий мужик со шрамом над левой бровью; он дышал через силу и иногда заходился в кашле. Тело его было укрыто простыней, на которой выступили влажные коричневые пятна. От мужика несло сладковатым до приторности гноем.
Я сел на стул рядом с Игорьком, и он шепнул мне:
— Рак у мужика. Только он не знает еще. Жить ему недолго осталось.
— Чего его к вам положили тогда? — спросил я.
— Запах чуешь? У него печень к чертям разлагается. Уже половину палат в больнице провонял. Сначала в онкологии его держали, потом в хирургии, а сейчас к нам притащили. Больные жалуются, но мест мало, и ничего не попишешь. Слыхал? Больница забита.
— А ты сам как?
— А я надеюсь, что пробуду здесь недолго.
Я вытащил продукты: литровый пакет морковного сока и упаковку йогуртов.
— Ненавижу йогурты, — пожаловался Игорь слабым голосом.
— Знаю.
— Издеваешься, сволочь! — Он легонько толкнул меня кулаком в грудь и полез в тумбочку за ложкой. Открыл баночку грушевого йогурта и без аппетита принялся за еду. Упаковка была маленькая, и йогурт закончился очень быстро.
— Ты возвращался за паспортом, да? — спросил Игорь.
— Ыгы.
— Спасибо, Кирчик.
— Да ладно тебе. — Я улыбнулся. — Ты бы, думаю, так же поступил.
— Вряд ли. Ты ведь не дурак, Киря, паспорта разбрасывать.
— Мало ли.
Он посмотрел на меня внимательно, основательно протер пальцы платком и спросил:
— Что-то еще случилось?
— Много чего, — буркнул я. Вздохнул и сказал: — Я вижу смерть любого человека.
— В смысле?
— Ну дату ее.
— Как день рождения?
— Угу.
— Ничего себе!.. Да ты, пожалуй, брешешь.
— Вот те крест, Игорек!
— Ты ж некрещеный, Кирчик.
— Ну и что? Все равно крестами разбрасываться не смог бы, потому что я — не Громов.
Игорек нахмурился:
— Громов? Твой сосед, что ли?
— Ыгы.
— Ну что ж… Получается, что твое заболевание прогрессирует, — горько вздохнул Игорек. — Чего-то подобного я и ожидал. Я тут, понимаешь, пока валялся, придумал очередную теорию, откуда у тебя умение взялось. Научно обоснованную, кстати.
— Да что ты говоришь!
— Не иронизируй, а слушай сюда. В конце девятнадцатого века были такие фокусники, да и сейчас они встречаются — телепаты. Эти самые телепаты развили бурную деятельность в Англии и других странах Европы, выступали в салонах перед зрителями. Занимались тем, что читали человеческие мысли. Происходило представление так: загадывалось какое-нибудь действие. Например, надо было взять зонтик с колен барышни из зрителей и перенести его на колени мужчине в цилиндре, тоже из зрителей. Телепат, естественно, о последовательности действий не знал. Знал случайный человек, незнакомый с телепатом, который назывался индуктором. Индуктора сажали на стул и приказывали усиленно думать и «передавать» мысли об оной последовательности телепату. И телепат делал все в лучшем виде. Брал зонтик и перекладывал его мужику в цилиндре.
— А где теория? — буркнул я.
— Погоди. Суть фокуса в том, что на самом деле телепат не читает мысли. Он внимательно следит за индуктором, подмечает малейшие движения мускулов на его лице, следит за глазами и так далее. Сам того не ведая, индуктор подсказывает, что телепату надо делать, не мысленно, но своими мельчайшими телодвижениями.
— Ну?
— Баранки гну! Так вот, теория у меня такая: твоя наблюдательность такая же, как у этих самых телепатов, очень высокая, даже зашкаливает. А человек… ну он как бы несет в себе определенную информацию, знает, когда родился, и своими движениями, прищуром глаз, еще чем-то, передает ее тебе. Включается подсознание, и ты произносишь точную дату. Ну почти точную.
— Глупости.
— Почему? — быстро спросил Игорь.
Я пожал плечами:
— Не знаю. Почему я ничего такого не чувствую?
— Так это же происходит не на сознательном уровне, а на подсознательном!
— По фотографии я тоже могу возраст определить.
Малышев в притворном удивлении открыл рот:
— Сукин ты сын, Киря, вот это наблюдательность!
— Иди ты… — Я засмеялся.
Потом сказал.
— Ладно, допустим. А как ты мою новую способность объяснишь?
Игорь пожал плечами:
— А ее никак и не объяснишь. Разве что у тебя шизофрения развивается или что-то в этом роде
— Сам ты — шизофреник, — обиделся я. — Эта моя способность, если хочешь знать, настоящая. Я увидел смерть Шутова, даже не глядя на него. Просто вспомнил и — оп-па!
— М-да… — пробормотал Игорек и открыл сок; налил в два стакана — я не отказался. Мы чокнулись, сохраняя постные выражения на лицах.
— Мою смерть видишь? — вытирая сок с губ, спросил Игорь.
— Сосредоточиться надо — и увижу. Но не буду, извини. Не хочу.
— Понимаю, — кивнул Игорек. — Не день рождения. Хотя, черт возьми, любопытно… Может, скажешь все-таки? А я тебя соком угощу. Еще раз.
— Жена приходила? — спросил я.
— Так не скажешь?
— На улице чертовщина какая-то творится. Менты на каждом шагу.
— Приходила. Плакала. Радовалась, что курицы нет. Ты забрал?
— Ага.
— Сейчас поехала мелкого бабушке пристраивать. К вечеру будет. Грозилась в палате со мной ночевать, но я ей не разрешу. — Игорь покосился на ракового. — Где ей тут оставаться… Погоди, Кирюшка, что ты про ментов говорил?
— Боятся, наверное, еще одного террористического акта.
— Мясные банды в городе? Даже хорошо. Свежая струя для нашего затхлого общества.
Я глянул на Игорька с недоверием:
— Ты чего? Люди ж гибнут…
— Цель оправдывает.
Он улегся обратно на кровать и, вяло потягиваясь, пробормотал:
— Слабый, блин, после поездки… башка раскалывается. Тело как ватное.
— Мне идти? Ты, если что, говори…
— Не бойся, погоню поганой метлой, когда время придет. Скажи лучше, что с Мишкиной дочерью делать собираешься? С Леркой?
Я пожал плечами:
— Теперь не знаю. Есть ли смысл? Наверное, ничего. — Про то, что Панин видел меня, и про Леркин звонок решил пока не говорить: Игорьку нельзя волноваться.
— Может, и правильно… — прошептал Игорек. К румяным щекам его подкралась бледность, а под глазами заметнее проступили темные круги. — Зачем тебе лишние проблемы…
— Слушай, — отводя взгляд в сторону, спросил я, — ты про денежный разум что-нибудь знаешь?
— Не везло мне с ним никогда, — вяло отвечал Игорь. — Другие, бывало, и китайские деньги находили, ну эти, с дырочками, а мне не фартило. А что?
— Ы… да просто так. А про холодильную жижу знаешь?
Он напрягся:
— Нет. Что это, Кирмэн?
— Хм… да нет, ничего… наплюй.
Судя по голосу, Игорь врал. Зачем?
А, глупости. Воображение шалит. К чему Игорьку врать?
Я поднялся со стула и хлопнул друга по плечу:
— Так, друг-сосиска, потопаю я, пожалуй. Ты же поспи пока, отдохни как следует, жену дождись. А у меня еще дела есть.
— Спасибо, что заглянул, Киря, — совсем слабым голосом сказал Игорь, — Кроме тебя и жинки, никого у меня нет, оказывается. Отвернулись, с-собаки.
— Ну-ну, не раскисай.
Я вышел из палаты. Мельком отметил, что на этаже многовато военных, причем не самых младших чинов. В нескольких шагах стоял полковник в форме. Увидев меня, он хмыкнул под нос и молча проводил взглядом. Оно и понятно, видок у меня не ахти.