Побывали они, понятное дело, и в трех больших шапито, раскинувшихся вокруг «ЭКСПО»: семейств Ранен, Палисс и швейцарцев Кни, ну и, конечно, в Новом цирке, где Аким повидался со многими своими знакомцами, которые работали у него в России. И самой радостной была встреча с братьями Фрателлини — премьерами этого манежа, все трое еще не забыли русский язык, беседы с ними — приветливыми, легкими, обаятельными и неизменно веселыми — Никитин долго хранил в своей памяти.
Программа Нового цирка произвела на русского антрепренера двойственное впечатление: с одной стороны, помпезность, блеск, много мощных, невиданных прежде прожекторов, в том числе и цветных, прекрасный оркестр, невероятно смешные антре Фрателлини и другого превосходного клоунского дуэта, Футита и Шоколада, которых он уже видел прежде. Восхитила его труппа конных акробатов Фредиани с их удивительной «Тройной колонной» на движущейся лошади (то есть пирамидой из трех акробатов-наездников, стоящих друг у друга на плечах). Такого он не мог себе даже представить. Никитин поспешил заключить с ними контракт, но не тут-то было — Фредиани уже ангажированы на целых три года.
И вместе с тем многое в программе показалось странным. Ну вот хотя бы эти полуобнаженные девицы — они стояли у артистического выхода, где обычно располагаются униформисты. В программке их именовали на английский манер — «герлс». Чуть ли не перед каждым номером они исполняли короткий танец, обязательно меняя костюмы, надо отдать должное — весьма эффектные. Отметил про себя Аким и то, что весь реквизит у артистов был никелированный вместо окрашенного бронзой, как это было повсеместно еще недавно. Ричард Данилович, разглядывая программку шепнул, что сейчас пойдет номер в новомодном стиле «Тингл тангль». Никитин увидел двух артистов-акробатов в комически масках, их тела в клетчатых костюмах непрестанно сплетались клубок, так что не разберешь, где ноги, где руки, где голова. И в их затейливые кувыркания происходили в невиданном стремительном темпе. Занятно, занятно...
При цирке функционировало просторное кафе. Эта новинка понравилась русскому директору. Артисты любили посидеть здесь за столиками; наведывались в этот уютный уголок и поклонники наездников, клоунов и герлс. Никитин с Витолло тоже провели здесь несколько вечеров. Обмениваясь впечатлениями, оба отметили, что на сегодняшний Новый цирк, который был законодателем мод, большое влияние начали оказывать варьете и мюзик-холл с их специфическими номерами. Ну вот хотя бы иллюзионист. Никогда раньше не было, чтобы фокусник со своей громоздкой аппаратурой выступал на арене. Или взять негров-танцоров: самый большой успех во всей программе как раз пришелся на их долю. Когда статная смуглолицая девушка и молодой человек зажигательно станцевали модную новинку — кэк-уок, бог ты мой, что делалось в цирке, ногами даже топали, требуя «биса». Да, большие перемены!
В один из таких вечеров в кафе Ричард Данилович поделился с именитым гостем своей заветной мечтой — начать выпуск журнала для артистов цирка и варьете на двух языках: польском и русском,— как считает Аким Александрович, будет ли иметь успех такое издание? (Через три года Витолло переберется в Варшаву, а еще через два выйдет в свет первый номер «Органа» — одного из лучших профессиональных журналов.)
В Россию Никитин возвращался переполненный яркими впечатлениями, с чувством, что поездка оказалась на редкость успешной, удалось заключить двадцать с лишним контрактов и установить деловые связи со многими полезными людьми. Он стоял у вагонного окна, как любил, с теплотой сердца взирая на родные русские картины и думая о доме, а в голове прокручивалась все одна и та же фраза: «И дым отечества нам сладок и приятен».
2
Конец февраля 1902 года застал А. А. Никитина в Саратове. Привело его сюда строительство цирка. Всю неделю, что Аким тут, он — как давно уже не было — каждый день встречается с братом. Два года назад Петр баллотировался и был избран в гласные Городской думы. Аким тогда гордился этим, пожалуй, даже больше, чем сам новоиспеченный думец. Братья, захваченные обострившейся политической обстановкой, часто беседуют, а то и яростно спорят, темой их жарких полемик неизменно являются актуальные вопросы российской действительности.
С болью душевной восприняли они весть о только что вспыхнувшем крупном крестьянском волнении в их Саратовской губернии.
— О чем же вы там у себя в Думе думаете! — в сердцах говорил Аким.— Люди до бунта доведены!
— А что может наша Дума?.. Вот дать разрешение Обществу трезвости на аренду буфета при театре — это пожалуйста.
Аким понимал: брат верно судит. Полномочия Городской думы распространяются лишь на дела хозяйственные. Что же касается дел политических, то тут, как говорится, руки коротки...
А между тем в русском обществе подспудно шло брожение мыслей. По существу, это был новый подъем революционного движения. Повсеместно распространяется дерзкое вольнодумство. Никогда прежде не появлялось в таком количестве карикатур на помазанников божьих, никогда не ходило по рукам столько едких частушек и песен против власть имущих и церковников. Среди парода распространялись подпольно отпечатанные на тонкой бумаге листы нелегальной марксистской газеты «Искра», прокламации и листовки протеста, в том числе и размножаемые революционно настроенной молодежью на гектографах «крамольные» произведения Максима Горького «Весенние мелодии» и «Песня о Буревестнике». Всем, кто сочувствовал революции, кто принимал в ее подготовке активное участие, в тревожных криках Буревестника слышался боевой клич: «Буря! Скоро грянет буря!» Россия жила напряженным ожиданием этой бури.
Человек практического склада ума, Аким осознавал, что в зреющих революционных событиях его роль лишь роль стороннего наблюдателя, а следовательно,— займись-ка ты своим прямым делом. И Никитин весь отдался хлопотам по новому цирку.
Обе саратовские газеты не переставали упрекать разбогатевших земляков, вчерашних голодранцев с улицы Печальной, в том, что повсюду понастроили они огромные цирковые чертоги, а вот в своем родном городе до сих пор не удосужились. Что ж, газетчики правы. У него и у самого было это в планах. Затем, собственно, и приехал. И уже предпринял первые шаги — взял в аренду большой участок.
Однако в самый разгар подготовительных работ пришла из Тифлиса страшная депеша: «Срочно выезжайте. При смерти жена».
3
Из рассказанного Н. А. Никитиным
«Тифлис в нашей семье слыл несчастливым городом. Почему? Каждый сезон там что-нибудь да случалось неприятное. Таким же невезучим, между прочим, считался и Иваново-Вознесенск...
Тифлисский цирк отец построил каменный; открылся он в 1895 году и располагался на Голованиевском проспекте — самый-самый центр. Неподалеку помещалась гостиница «Дания», там обычно и селилась вся труппа. Там же и мы жили. Так вот, неудачи посыпались еще во время строительных работ, даром что отец собственноручно, как тогда было принято, положил на счастье под каждый из углов фундамента по монете: под первый — золотой десятирублевик, под второй — серебряный двугривенный, под третий — медный пятак и под четвертый — кредитный билет. Не помню уж, что было: фундамент ли плохо заложили или какая другая причина, но только сразу же пришлось принимать срочные меры — стена дала трещину. А уж потом и пошло и поехало... В общем, с самого открытия сплошное невезение: то лошадь ногу сломает, то акробат связки порвет — происшествие за происшествием. Не проработали и трех недель — от градоначальника распоряжение: закрыть цирк. Как так? В чем дело? Нарушение санитарных норм. Потом-то, много лет спустя, выяснилось, что люди Сура штуку подстроили: сунули в руку кому надо, а те состряпали акт: антисанитарное, мол, состояние ватерклозетов...