Выбрать главу

Предоставив молодой хозяйке вить гнездышко, сам «пан Мазепа» как его по-приятельски окрестил Гиляровский, отворковав приличествующий сему срок, снова с наслаждением окунулся в привычный для него кипучий водоворот дел. В голове его, по-прежнему ясной, зрели все новые и новые замыслы.

К ВЕРШИНЕ УСТРЕМЛЕНИЙ

1

Тысяча девятьсот тринадцатый год А. А. Никитин встретил вдвоем с молодой женой. Из Москвы теперь он выезжал лишь в крайних случаях. Своими провинциальными цирками управлял, полагаясь на вышколенных помощников.

Все такой же бодрый и неутомимо деятельный, Аким словно бы и не ощущал бремени прожитых лет. Правда, болезнь почек досаждает ему, причиняя тяжкие страдания. Кисловодск и Пятигорск, куда он выезжает каждое лето на протяжении чуть ли не двадцати лет, помогали, в общем-то, мало. Однако духом тверд и цепко держится за жизнь, как вековая сосна, вымахавшая на крутом песчаном откосе, в который глубоко вросла своим ухватистым корневищем.

Неистребимый приобретательский инстинкт подзуживает и толкает на новые доходные сделки и контракты. К этому времени Никитин обладал, как свидетельствуют многие документы, основательным капиталом. (Сохранились чековые книжки сына саратовского шарманщика, выданные разными банками.)

Он полон замыслов монополизировать общественные развлечения в старой столице. С этой целью 7 августа 1913 года арендовал у Московского дворцового управления (Министерство императорского двора) «в Петровском парке два участка дворцовой земли мерою в 438 квадратных сажень». Участки эти предназначались для крупного увеселительного комплекса: качелей, каруселей, «американских гор», аттракционов и летнего цирка-шапито. (Небезынтересно, что действие договора простиралось по 19 июля 1937 года!)

Спустя несколько месяцев — 1 декабря этого же года — Московская городская управа по ходатайству Никитина сделала «прирезку к его владению (то есть к территории, занятой зимним цирком.— Р. С.) участок городской земли мерою 118 квадратных сажень». Зарится Никитин и на соседний с ним сад «Аквариум».

Щупальца Никитина-предпринимателя протягиваются и к Петербургу. Что там ни говори, а столица есть столица. Нанятый им человек — капельдинер цирка Чинизелли, поставляющий сведения обо всех передвижениях артистов и о закулисных делах,— сообщил в своем очередном письме, что через три года истекает срок аренды земли, на которой стоит цирк, и что будут назачены торги, для участия в которых необходимо представить залог — пять тысяч.

Мешкать Никитин не стал. Вызванный им нотариус написал письмо графу И. И. Толстому, петроградскому городскому голове: «...имея частные сведения о ликвидации циркового дела Чинизелли в Петрограде, я позволю обратиться к вашему сиятельству с покорнейшей просьбой представить мне арендовать здание для открытия цирка».

Прощупывает он и другой путь в столицу. Прознав, что второй петроградский цирк—«Модерн» — назначен к слому, запрашивает все того же Толстого: «Не встречается ли препятствия к постройке... деревянного здания цирка, одинакового с существующим цирком «Модерн»?» 12 января из петроградской канцелярии гра­доначальника получена бумага, уведомлявшая, что «деревянные цирки в Петрограде не допускаются, в силу чего... «Модерн» назначен к сломке». Что ж, досадно, конечно, однако Никитин предвидел такой исход и держал про запас иной козырь...                       

2

Торжественное представление по случаю сорокалетия русского цирка Никитин назначил на 30 декабря 1913 года. К этому дню готовились загодя, со всем тщанием и энергией. Были отпечатаны на широких атласных и муаровых лентах программки, заказаны роскошные пригласительные билеты и юбилейные дарственные медали — 50 золотых и 275 серебряных.

Подоспел и новый мундир из дорогого касторового сукна, с тугим воротником, со сверкающими пуговицами. Работу сдавал сам хозяин портняжной: угодливо суетился вокруг, сдувал пылинки, одергивал шитые золотом рукава. И жена и сын в один голос признали — безукоризненно. И очень ему к лицу. В нем он такой статный и вальяжный. Аким Александрович придирчиво оглядывал себя в зеркале, картинно клал руку на эфес шашки и остался вполне доволен. С таким мундиром связано представление о солидных мужах государственной службы. Право носить его вместе с почетным званием получено Никитиным, вчерашним бесправным балаганщиком, путем хитроумного маневра — вступлением в почетные члены Московского Совета детских приютов ведомства императрицы Марии. Акция сия обошлась недешево: помимо крупного вступительного взноса он еще обязан ежегодно раскошеливаться для кассы Совета на триста рублей. Зато какое рекламное превосходство перед конкурентами!

...Сегодняшним ранним утром, когда за окном еще густой мрак, он в своем домашнем кабинете, при электричестве, нетерпеливо ожидает окончания работы хлопочущего над ним циркового парикмахера. Неприятно холодные пальцы, бегающие по щекам, раздражают, но Никитин мирится с этим, мастер уже приноровился к его бороде и усам и холит их безупречно. Под звонкое пощелкивание ножниц Аким Александрович обдумывает, что скажет репортерам,— они явятся в одиннадцать. Хорошие отношения с газетчиками он привык поддерживать с давней поры. И без устали наставляет сына: газеты могут оказать неоценимую услугу, но могут столь же основательно и напортить. И посему самое лучшее — жить с ними в дружбе и, паче того, не скупиться. Каждое слово, напечатанное в газете,— реклама. Не будет постоянной рекламы — и дело закиснет.

Мысли его перекинулись к Дорошевичу: знакомство с таким влиятельным лицом долженствует всячески поддерживать. И не того лишь ради, чтобы пользу извлечь, польза пользой, не менее существенно, что Влас Михайлович наиприятнейший собеседник. Быть в его компании, наблюдать затейливую игру ума — одно наслаждение. Любопытно и есть что позаимствовать.

С Гиляровским, положим, тоже надобно свидеться. Но Владимир-то Алексеевич дело совсем другое. С тем он на короткой ноге. Гиляй — человек свойский. Куда бы ни забросили его репортерские скитания, а цирковых дружков не обходил. Не было города, где бы он вдруг не выныривал за кулисами, как всегда, взбудораженный, крупнотелый и размашистый. Сколько связано с ним дорогого и близкого.

Отношения же с Дорошевичем иного рода, хотя знакомство их тоже давнее, почитай, лет двадцать пять будет. Встретились в Одессе. Дорошевич часто писал о программах, был завсегдатаем кулис. С братом Петром они одногодки, вместе бражничали. Могло ли тогда прийти кому-нибудь в голову, что губастый весельчак Влас так высоко взлетит. Куда там! Знаменитый редактор, «король фельетона». Да уж, на перо ему лучше не попадайся. Приятно, что к нему, к Акиму, он мирволит. А после того как обосновался в Москве — и подавно. И он, Аким, не раз захаживал в «Русское слово», сиживал в огромном, прямо-таки министерском кабинете, отделанном в темно-зеленые тона. Ему живо представилась крупная голова Власа Михайловича с неизменной стрижкой «ежиком» и пронзительно глядящие сквозь пенсне умные глаза. Умные и насмешливые.

После того как мастер, закончив работу, ушел, Никитин надел очки, достал из шкатулки медаль, положил на ладонь и внимательно вгляделся в свое изображение на двух овалах, вписанных в круг: слева — когда был молодым и только-только начинали собственное дело, и справа — нынешний портрет, уже в мундире. Да, удалась медалька, не чета той, бронзовой, что сделали к тридцатипятилетию.

И пригласительные билеты на этот   раз тоже   шикарно   вышли: тиснение золотом, модная виньетка, а главное, удачно, что слова «почетный билет» выделены крупным шрифтом. Литеры самолично выбирал. Сколько за эти годы по типографиям-то пошастать привелось. А теперь пробные оттиски с нарочным присылают. И фамилии приглашенных не от руки писаны, а велел набрать типографу: «Милостивый государь Андрианов А. А.» (градоначальник Москвы). Этак выходило куда как впечатляюще! А для большей внушительности при этом и медальку...

Зазвонил телефон. Режиссер Готье спрашивает: будет ли Аким Александрович репетировать свой выход с прожектористами? В тоне его Никитин уловил холодок отчуждения, оттого и акцент слышится сильнее. Готье обижен. Предложенный им план чествования отвергнут. Чтобы загладить обиду, Никитин отвечает усердному служаке ласковее обычного: «К чему же! Такой опытный человек, как господин Готье, и сам все проведет должным образом ».