Но все это в будущем. Тогда же за приятной застольной беседой, хотя редактор «Русского слова» и намекал осторожно гостям на возможность скорого конфликта с воинственным императором Германии—Вильгельмом II, захмелевшие сотрапезники не прислушались к голосу человека, хорошо осведомленного в вопросах политики.
Когда гости разошлись, Аким Александрович, надев очки, снова вглядывался в заинтриговавшие слова этой записи, стараясь проникнуть в их смысл, и снова неторопливо переворачивал плотные, атласно сверкающие страницы из так называемого сатинированного картона, и в цепкой памяти ярко возникали образы дорогих ему людей, даривших его своей дружбой.
Листы этого роскошного альбома, обтянутого бордовым плюшем, с золотым обрезом и массивной металлической застежкой и поныне хранят памятные автографы — краткие, но красноречивые свидетельства уважения и любви к владельцу альбома. Среди записей, сделанных на немецком, французском, английском языках, арабской вязью, столбиками японских иероглифов, читаем теплые строки Гиляровского, Куприна, Горького. «Люблю цирк и его артистов — людей, которые ежедневно и спокойно рискуют жизнью»,— написал это Алексеи Максимович в Нижнем 25 августа 1902 года. Этим же днем датирована и запись Шаляпина, по всей вероятности, они приходили к Никитиным вместе: «Славный Вы человек, Аким Александрович (тогда они еще были на «вы».— Р. С.), поистине сказать, «Аким простота»...»
Следует хотя бы кратко прокомментировать дату «25 августа 1902 года». В то время А. М. Горький, как известно, отбывал ссылку в Арзамасе. И несмотря на то, что соглядатаи доносили в жандармское управление о каждом шаге «политически неблагонадежного Пешкова», Алексей Максимович под носом у шпиков вел активную революционную работу и был тесно связан с Комитетом РСДРП. Одновременно творческая жизнь его была напряженной и плодотворной. Писатель только что закончил пьесу «На дне» и приступил к «Дачникам».
Восемнадцатого августа «арзамасский пленник» получил временное разрешение выехать в Нижний Новгород. Через неделю вместе с другом Шаляпиным он явился в цирк и, сидя в директорском кабинете, оставил в упомянутом альбоме свою дружескую запись. В тот же самый день — 25 августа — в Москве Станиславский делает с известным театральным художником Сомовым макет декораций к горьковской пьесе «На дне». К этой работе режиссер и его творческая группа готовились с особым тщанием, изучали натуру, типажи, «набирались впечатлений», по выражению постановщика; с этой целью Константин Сергеевич с группой актеров в сопровождении близкого приятеля Никитиных, великолепного знатока старой Москвы В. А. Гиляровского совершили поход на Хитров рынок. «Главный результат экскурсии,— напишет потом постановщик,— заключался в том, что она заставила меня почувствовать внутренний смысл пьесы. «Свобода — во что бы то ни стало! — вот ее духовная сущность».
Знакомство Горького с Никитиным, который, как и он сам, прошел университеты жизни, состоялось гораздо раньше — в начале 80-х годов, когда Алеша Пешков был еще юношей. Николай Акимович Никитин поделился с автором этих строк семенным преданием о дружбе Горького с его отцом: «От папиных глаз ничего не ускользало. В Казани он стал замечать, что Сашка Красильников и наездник Маслов все время якшаются с каким-то долговязым парнем, которого называли Алехой. Цирковая среда замкнута. Чужаков к себе не впускают, и, уж если для кого сделано исключение, значит, умел тот человек подбирать ключи к людским сердцам.
С Красилышковым они оказались одногодками (обоим по пятнадцати), и между ними установились естественные, простодушные отношения. Сашка учил приятеля акробатике, показывал приемы «клишника» и «каучука». Тренировались они на цирковом дворе и на песчаном берегу Казанки...». Прервем на минуту рассказ Николая Акимовича. О результатах этих занятий расскажет сам писатель в очерке, озаглавленном «В театре и цирке»: «Мне страшно хотелось взяться за эту опасную работу, но артисты говорили:
— Опоздал ты, не годишься, стар! У тебя уж кости отвердели...»
«Много позднее, во время одной из бесед отца с Горьким,— продолжал Николай Акимович,— он рассказал писателю, как подручные господина Сура пытались убрать опасного конкурента с дороги. Горький якобы ответил: и с ним было нечто подобное. Еще в бытность его сотрудником «Самарской газеты», написал он фельетон в защиту тягостного положения мальчиков-подростков на чугунолитейном заводе Лебедева. «Так этот самый Лебедев,— говорил Алексей Максимович,— нанял двух рабочих колотить меня. Хорошо, что я не робкого десятка — отбился». Вообще говоря, Горький и отец встречались довольно часто».
В дополнение к своему рассказу Николай Акимович поделился воспоминанием о страстной любви писателя к атлетике и классической борьбе, интерес к которой сохранил до конца своих дней. Он был завсегдатаем всех чемпионатов, хорошо разбирался в правилах борьбы, слыл ее знатоком, лично знал многих корифеев ковра.
О любви Максима Горького к цирку и людям арены достаточно хорошо известно и по воспоминаниям современников и по высказываниям самого писателя, рассыпанным на многих страницах его произведений. Рассказы Горького о клоунах и наездниках, а также и его рецензии на цирковые программы вошли в золотой фонд цирковой библиографии. Алексей Максимович, по его словам, испытывал к артистам цирка «почтительную зависть». Ему же принадлежат слова, многократно цитируемые пишущими о цирке: «Все, что я видел на арене, слилось в некое торжество, где ловкость и сила уверенно праздновали свою победу над опасностями для жизни. Я стал часто посещать цирк». Свою привязанность к людям арены Горький передал сыну. Сохранились рисунки Максима Пешкова, который обещал стать незаурядным художником, с изображением цирковых сцен.
13 сентября 1926 года Горький пришлет из Сорренто письмо своему биографу И. А. Груздеву (в ответ на просьбу последнего рассказать о своем увлечении цирком). Говоря о давнем знакомстве с цирковыми артистами, писатель подчеркнул, что был в дружбе с Акимом Никитиным. Как раз в это время Горький работал над многотомной эпопеей «Жизнь Клима Самгина». Думается, что письмо из России всколыхнуло на чужбине воспоминания, и не они ли — эти картины прошлого — побудили писателя дать отцу героя отчество Акимович. (Роман начинается словами: «Иван Акимович Самгин любил оригинальное».) Верен этот домысел или неверен — с определенностью не скажешь. Но два года спустя, приступая к третьей части романа, Алексей Максимович снова припомнил своего нижегородского приятеля и вложил в уста одного из персонажей слова: «Он — точно Аким Александрович Никитин,— знаешь, директор цирка? — который насквозь видит всех артистов, зверей и людей». Характеристике этой можно верить, ибо хорошо известно, никто не умел проникать в самую сердцевину человеческого характера так, как Горький.
4
Средоточием всех помыслов неугомонного Никитина стали два города — Петербург и Ялта, последняя даже в большей степени. Вселилась в него эта страсть после того, как стало известно, что августейшее семейство, изнывая от безделья в своей летней резиденции Ливадии, изволило удостоить высочайшей чести цирк Вялыпина. Если бы в квартире Никитиных взорвалась бомба, это, пожалуй, произвело бы куда меньшее впечатление, чем ялтинская новость. Подумать только, Вялыпину, этой ничтожной личности, И захолустному директоришке, грошовому клоуну и столь же никудышному дрессировщику, выпало такое счастье: сам император соблаговолил почтить своим присутствием цирковое представление.
Но что больнее всего жгло душу Акима Никитина, так это право, данное Вялынину, писаться: «Придворный его императорского величества цирк». Каждое упоминание об этом Никитину что удар током. Наяву и во сне видится ему марка придворного цирка. Ялта занозой сидела в его голове.
Наконец созрел план действия: поехать туда вместе с Эммой, якобы для отдыха на курорт, и самолично, никому не доверяя, разведать: как понадежнее обосноваться там.
Давно уже не приходилось Никитину жить двойной жизнью, как вот сейчас, —разведчика и барина-курортника, фланирующего с молодой особой по ялтинской набережной.
Пожилого господина, подобранного и элегантного, в легком костюме из китайской чесучи и соломенном канотье видели то в ресторанах, то в кофейных, то в кондитерских. Никитин, физиономист и психолог, безошибочно заводил знакомства с нужными людьми из местных.