Высадились возле Биржевого сквера. Здесь шла бойкая торговля заморскими диковинами. Чего только здесь не было! Множество рыбок яркой окраски в стеклянных банках, неведомых птиц, зверьков, змей, всевозможных растений, чучела, пряности...
— Тут у нас обычно моряки с иностранных пароходов выставляют на продажу свой товар,— разъяснил братьям Тимофей.— Экзотика!
Аким с жадным интересом разглядывал обезьянок. Презабавная макака на руках смуглокожего моряка в синем берете с красным помпоном тянула к Акиму лапки с длинными пальцами и живо напомнила ему их славную мартышку Лельку. В те невеселые дни, когда они ходили по дворам и давали свои жалкие выступления на газонах, обезьянка была истинной палочкой-выручалочкой для нищей семьи. А ведь как сопротивлялись, когда он предложил купить ее!.. Будущая их кормилица приглянулась ему на пристани, она сидела на шарманке старика румына и вытаскивала билеты счастья, корча уморительные рожи. Аким загорелся... Матерь божья, сколько он тогда старания и хитрости приложил, чтобы уговорить запойного шарманщика продать свое сокровище.
Не меньшего труда потребовалось и на то, чтобы уломать своих. Отец с Митькой в один голос: самим жрать нечего. Кинулся к матери: так, мол, и так, дай десять рублей. И та ни в какую. Не понимаете! Обезьяна себя оправдает: выступать с нами будет. Займем. Выкрутимся... Ну а уж что он в голову взял, от того не отступится.
Обучил Лельку на задних ногах ходить, честь отдавать. А как смешно пьяного изображала, шатаясь из стороны в сторону. Бывало, скажут ей: «Вон городовой идет!» — Лелька шмыг под тележку... Он же выучил ее ходить по кругу и собирать в шапку «тренгель», на языке бродячих комедиантов — те гроши, которые публика бросает им. Редко кто, глядя на забавную артисточку в рубашонке пунцового атласа, не расщедрится на медяк. Ну а если не спешит в карман за грошем, Лелька лапкой за брючину ухватит и потеребит: дескать, не жадничай, кидай в шапку... И ведь никто не учил — сама придумала. Да, хорошим подспорьем была. Жаль, не уберегли... как ребеночек, бедняга, кашляла...
Бросив прощальный взгляд на парапет с заморскими животными, Аким подумал: «Погодите, встанем на ноги, заведем свой балаган, а при нем большой зверинец, как у Эйгуса. Вот тогда и придем сюда за товаром».
День закончили в Мариинском театре, куда их привел Стукол-кин. Давали балет «Мельник». Тимофей был занят в комической роли Сотинэ, как значилось в программке. Братьев пленила виртуозная техника танцовщика. А какая мимика! И акробатические фортели — ну просто невероятные.
Следующим вечером Никитины побывали в цирке Полины Кюзан. Ничего подобного видеть им еще не доводилось. Впечатление было столь глубоким, что во многом изменило их представление о своей собственной профессии и решительно повлияло на будущие планы.
7
Когда-то Полина Кюзан мечтала стать драматической актрисой. Однако мечте этой не суждено было осуществиться, что, впрочем, для циркового искусства стало обстоятельством наисчастливейшим, ибо в ее лице оно обрело выдающуюся наездницу. Около двадцати лет с недолгими отлучками И. Кюзан прожила в России вместе со своим большим семейством замечательных французских конников. Истинное украшение «Парижского национального цирка», обаятельная и грациозная наездница и в Петербурге и в Москве стала любимицей публики. Рецензенты писали: «Большой театр пустует, когда имя Полины Кюзан появляется на афишах. Она душа цирка. Она дает ему жизнь и создает славу...» Читатель, конечно, помнит, что ранее вскользь говорилось о ее занятиях с воспитанницами циркового класса «в присутствии,— как отмечал хроникер,— избранного общества, преимущественно гвардейской молодежи».
В сезон 1861 года стареющая примадонна впервые пробует свои силы в роли антрепренера. Она арендует цирк, который принадлежит аристократу Новосильцеву. Имя гвардейского полковника В. Н. Новосильцева, к сожалению, как-то обойдено цирковой историей. А между тем, будучи горячим почитателем «ученых лошадок», он немало сделал для популяризации и, можно сказать, развития этого искусства в России. Еще за восемь лет до описываемых событий он выстроил в Москве роскошное цирковое здание (на том месте, где ныне помещается ЦУМ).
В новом качестве И. Кюзан большого успеха не имела. Публика, увы, быстро забывает своих кумиров. Но вот она рискнула ангажировать за баснословную сумму (15 тысяч серебром) самую большую европейскую знаменитость — Леотара.
Жан-Мари-Жюли Леотар — целая эпоха в истории цирка. Он изобрел совершенно новый жанр — воздушный полет.
Не так уж много сохранилось в анналах циркового искусства имен первооткрывателей, их достижения кочевали из страны в страну — о приоритете автора никто не заботился. К примеру сказать, мнения исследователей расходятся относительно того, кто утвердил на арене снаряд «подкидные доски», кто впервые познакомил публику с разновидностью наездничества — «Жокей», с клоунской маской «Августа»... Зато достоверно известны создатели в высшей степени оригинальных номеров: «Икарийские игры» — англичанин Ричард Риели; «Баланс на катушках» — бразилец Васнес; «Конный жонглер» — Петер Майе; «Королевская почта» — Андре Дюкро; «Клишник» (номер основан на пластической акробатике — крутом сгибании тела вперед) назван по имени своего создателя — Эдуарда Клишника (подобно тому, как именем французского кавалерийского генерала Галиффс назван фасон брюк — галифе или американского техника Ф. Ремингтона — марка пишущей машинки). Так же в честь первого исполнителя — испанского артиста Баиоло — получил наименование один из труднейших трюков на тройном турнике— «баиоло».
Вероятно, каждое новшество имеет свою историю, как, скажем, история шапито. Идея «Цирка из брезента» принадлежит даже не артисту, а сапожнику Арону Тернеру, родом из Риджберн (США). Двое его сыновей увлеклись цирком и овладели искусством наездничества. Чадолюбивому папаше пришлось оставить свои колодки и пойти в помощники к детям — ухаживать за лошадьми. Новое дело понравилось и ему. Некоторое время спустя в компании с Б. Хоузом он начал собственное дело, заказав изготовить вместительную брезентовую палатку. Палатки из этого материала применялись в Америке для самых различных целей еще задолго до того, однако лишь Тернеру пришла мысль о «шапитоне». Произошло это в 1830 году при следующих обстоятельствах: в труппу был приглашен хороший воздушный номер, который нравился публике, однако подвешивать аппаратуру в палатке удавалось с величайшими трудностями. И бывший мастер модных туфель стал ломать голову — как бы приспособиться? И придумал: на двух несущих столбах с поперечиной (в виде буквы «И»). Это повлекло за собой изменение конструкции палатки. Теперь над зрителями поднимался высокий купол. И артисты и публика значительно выиграли.
Уместно будет сказать здесь несколько слов и о круглых стационарах. До 1841 года фасад каждого здания цирка и весь его объем внешне напоминали театр, и лишь французский архитектор Ж.-И. Гитторфу осмелился нарушить традицию — возвел в Париже на Елисейских полях круглое здание. С того времени все цирки стали строить круглыми.
Каждая смелая художественная находка двигала искусство цирка вперед. Вот, скажем, к примеру, Юлиус Зетт, изобретатель круглой клетки,— сколько укротителей говорит ему и по сию пору спасибо. Его новинка сразу же изменила весь характер демонстрации дрессированных хищников. Ведь до Зетта львов и тигров показывали в тесных квадратных клетках, которые с трудом вывозили по зыбучим опилкам на арену.
Многих продолжателей нашли и оригинальные открытия советских артистов. Лет десять назад Оксана Костюк придумала новый номер, основанный на затейливом вращении обручей; в качестве «исходного материала» она взяла детскую игру «Хулахуп». И тотчас это новшество было подхвачено на манежах и эстрадах всего мира. Замечательное изобретение братьями Исаевыми (история которого была весьма драматична) нового вида акробатики — «Вольтиж на брусьях»,— можно сказать, породило целый жанр в цирке. Эта выдумка без всяких лицензий и в наши дни эксплуатируется на аренах всех стран в десятках вариантов.
Чувство вечной благодарности питаем мы и к Леотару. Он открыл эру «Подвижной трапеции», осуществил вековую мечту человека о полетах по воздуху без крыльев и мотора. Леотар на целое столетие вперед предопределил развитие самого романтического из цирковых жанров — воздушно-гимнастического. Открытие его эпохально.