Он оглядел шатер, чтобы убедиться, что его намерения поняты.
– Поскольку положение именно таково, мы должны совершить фронтальный бросок через реку. Я решил, что первый натиск последует завтра в полдень. Это даст нам время установить и пустить в ход метательные орудия, которыми мы разгромим их укрепления. Как только в них образуются бреши, мы сумеем прорваться и занять холм… Вопросы есть?
– Тьма, – шепнул Макрон другу. – Но чем соваться, я лучше промолчу: целее буду.
– Тогда спрошу я, – тихо сказал Катон.
Подавшись вперед на стуле, он поднял руку, привлекая к себе внимание верховного.
– Префект Катон? – якобы удивленно повернулся верховный, закладывая руки за спину. – Что именно вас интересует?
– Командир, до первой линии вражеских укреплений наши орудия с трудом, но все же дотянутся. А вот до второй – уже нет. Их мы снести не сумеем.
– Я это понимаю. Нашим людям придется через них пробиваться.
– Но чтобы это сделать, им вначале надо будет перейти реку, как-то пробраться через вбитые в дно колья, вскарабкаться на противоположный берег, а затем влезть на холм – и все это в полном снаряжении. Затем с боем прорваться через бреши в первой линии и подняться по склону наверх ко второй. Все это время нас, несомненно, будут осыпать сверху камнями и стрелами. А потому можно с уверенностью предположить, что на подходе ко второй линии наши люди уже утомятся и не смогут сражаться в полную силу.
– И тем не менее сражаться они будут. Я верю: они прорвутся, и в итоге победа будет за нами.
– Но потери при этом окажутся очень велики, командир. Я бы сказал, чрезмерно.
– Все может быть. И если это цена, в которую нам обойдется окончательная победа над Каратаком, то нам ее придется заплатить. А впрочем, префект Катон, лично вам волноваться нет смысла. Вы ведь со своими людьми будете стеречь обоз и в битве не примете никакого участия. Так что вам потери не грозят.
Кое-кто из офицеров при этой колкости не смог сдержать улыбки, отчего Катон почувствовал, как в жилах жарко запульсировал гнев. За быстрое продвижение по службе над ним, пожалуй, еще можно было подшучивать, но никак не за отсутствие смелости. Он с усилием заставил себя говорить спокойно:
– Ввиду вызова, перед которым окажется наша армия завтра, прошу вас позволить, чтобы мои люди тоже участвовали в приступе. Они уже не раз проявляли себя в бою с врагом.
– В этом нет необходимости. Думаю, вы переоцениваете трудности, что стоят перед нами. Кроме того, ваши люди нужны здесь. Мне будет спокойней от осознания, что лагерь обороняют люди, привыкшие видеть врага через стену и вал – защиту, которой вы столь умело воспользовались в Брукциуме.
На этот раз верховный действительно перегнул палку, и, несмотря на рассудительность, оставить такое пренебрежение без ответа Катон не мог. Он открыл было рот, но тут его в бок резко пихнул Макрон.
– Катон, брось, – шикнул он.
Секунду префект был близок к тому, чтобы в открытую сойтись в перепалке со своим военачальником, но все же совладал со своей уязвленной гордостью и опустился обратно на стул. Осторий, смерив подчиненного грозно-высокомерным взглядом, повел глазами по шатру:
– Еще у кого-то есть вопросы?
Прозвучало это резко, с вызовом, принять который никто из присутствующих не решился: только что у всех на глазах разделали ерепенистого выскочку-префекта. Нависла тишина. Осторий, помолчав, кивнул:
– Очень хорошо. Атаку будут осуществлять легионеры: вспомогательным когортам такого не потянуть. Для ауксилариев задачей будет под покровом темноты выйти из лагеря и обогнуть холм для того, чтобы отрезать врагу путь к отступлению.
Эти слова вызвали среди офицеров тревожный ропот. Ночные маневры сами по себе штука сложная. К тому же римское войско мало что знало о характере местности; стоило учесть и уязвимость перед любой засадой, которую, не исключено, может устроить враг. Это не говоря о том, что подразделения запросто могут сбиться с пути и не выйти вовремя на предписанную позицию. Словом, дело рискованное.
– Понимаю ваше беспокойство, – сказал Осторий. – Но нельзя допустить, чтобы Каратак со своими варварами, пустив в ход очередную уловку, бросил свою позицию и сбежал. Если такое произойдет по недогляду кого-либо из офицеров, то имейте в виду: вы будете держать ответ передо мной и императором. Каждому надлежит исполнять свой долг. Приказы всем будут розданы, как только их подготовят мои писари. А теперь все свободны.
Он возвратился к своему столу в дальнем конце шатра и тяжело опустился на стул с подушкой. Офицеры, повставав, зашаркали к раздвинутым клапанам шатра. Катон приотстал, даже сейчас готовый к попытке переубедить своего полководца, но тут ему на ухо буркнул Макрон:
– Не делайте этого, господин префект.
– Зачем ты меня остановил? – повернувшись к другу, тихо спросил тот.
– Юпитер всемилостивый… Катон, да старик тебя специально подзуживал, ты разве не заметил? Если б ты начал с ним препираться, то этим лишь сыграл бы ему на руку, представ перед остальными в нелепом свете.
Катон, мимоходом подумав, кивнул:
– Пожалуй, ты прав… Спасибо, Макрон.
Снаружи у шатра их заметил один из штабистов и учтиво пробрался к ним через офицеров:
– Префект Катон, минуту внимания.
– В чем дело?
– Вместе с подкреплениями Девятого легиона к нам пришла сумка с письмами. Одно из них для вас.
Он протянул аккуратный кожаный футляр с восковой печатью семейства Семпрониев. Возле печати стояла отметка гарнизона провинции Камулодунум[10], а рядом аккуратным почерком было написано имя и звание Катона. Эту руку он узнал бы из всех: Юлия, милая жена. Сердце мягко замлело.
– Вот спасибо, так спасибо, – улыбнулся он штабисту, который в ответ поклонился и направился к следующему получателю.
– От Юлии? – поинтересовался Макрон.
Катон кивнул, не в силах выговорить вслух.
– Тогда я пошел: не буду мешать. Если что, я в офицерской палатке.
За шатром полководца находился открытый участок, окруженный другими палатками – всё вместе армейский штаб. Он был освещен огнями железных жаровен. Ночь была теплой; облака виднелись только на западе, а темная синева остального неба трепетала живым блеском звезд. На душе было просторно и печально. Катону вспомнилась последняя ночь, проведенная с Юлией в Риме, на террасе дома ее отца. Стояла зима, но их обогревал огонь и они сами, лежащие подле друг друга под пологом темно-темно-зеленого неба, на котором благосклонно мерцали звезды. Катон задумчиво улыбнулся своему воспоминанию. Сердце томилось печальной жаждой любви.
Подойдя к ближней жаровне, в ее трепещущем свете молодой префект, держа письмо на отлете, коснулся гладкого воска вокруг оттиска печати – дельфина, эмблемы дома Семпрония. Затем он потянул верх футляра, сломал печать, аккуратно вынув свернутые листы папируса, пристроился с ними у огня и начал читать. Судя по дате, письмо было написано буквально через два месяца после того, как он покинул Рим, и еще два месяца находилось в дороге.
Катон, дражайший муж мой!
Письмо это я пишу, пользуясь случаем: некий знакомый моего отца отправляется в Британию и, зная о тебе, спросил, не хочу ли я отправить тебе через него весточку. Боюсь, в отпущенные часы я не смогу выразить всю пустоту в моем сердце, вызываемую твоим отсутствием. Ты для меня всё, Катон. И я взываю к богам о твоем благополучии и скором возвращении ко мне, когда истечет твой срок службы в армии Остория Скапулы. Я знаю: могут пройти годы, прежде чем мы снова падем друг другу в объятия. Знаю и то, что я должна быть сильна и постоянна в своей привязанности и любви к тебе; таковой и буду, любящей и верной всем моим сердцем. Знай же об этом.
10
Камулодунум – город римского времени на месте современного г. Колчестер (Эссекс, Англия).