а телу бренному чрез адские мученья
здесь суждено пройти. То воля князя
Димитрия. А мы лишь служим ей.
Дьяк Кострома.
- Дитя невинное! На колья не смотри,
и взор девичий не смущай картиной
залитой кровью плахи, лютых псов и слуг жестоких. Будет и того,
что на твоих глазах отца казнили! Достойный был боярин и слуга
князей московских. Верен и правдив.
(уходят)
Анастасия.
- Куда теперь? Без крова, без опоры
на близких! Кто еще вчера,
едва родной, гордился быть привечен
в хоромах батюшки, теперь не узнает,
и сторонится дочери несчастной.
Все двери заперты!
Купцы в нарядных лавках тупят взор и не зовут, хвалясь товаром красным,
а люд простой
уже не снимет шапку, и при встрече,
уж не поклонится.
Когда б не вера, я б руки наложила!
Марфа.
- Замолчи!
Бессовестная, подлая девица!
При мне такое говорить!
Я жизнью, больше! честью рисковала - из Твери
тайком сюда добралась, хоть отец
твой вести слал, что князь лютует,
и гибелью грозит.
Иль думаешь, клобук защита наша
от топора? Спроси у братьев,
сколько монахов нынче сожжено с монастырями, с храмами -
в раздоре
семейство княжеское,
брат войной на брата, племянники дядьев, а те друг друга рубят - и вся земля вопит
и плачет кровью. И лукавых и святых.
И никогда бы, будь моя бы воля,
в Москву не сунулась.
Анастасия.
- Матушка, прости!
Благослови, чтоб разум бес не путал.
Душа кричит от горя, а из глаз слезинки
не скатится. И всюду кровь отца.
Марфа.
- Господь благословит.
(склонившись, молятся)
Анастасия.
- Но что, скажи,
тебя из мирной кельи привело
на казни здешние?
Отец мне говорил, что вы храните тайну,
и что святитель Алексей покойный -
ему, как воину доверил, а тебе,
как ангельскому образу во всем.
Он горевал, что сына Бог не дал, чтоб передать ему какое-то служение,
а я, сколь ни просила, не выведала больше ничего...
Смеялся он и яхонты дарил.
(плачет в рукав)
Марфа.
- Боярышня, молчи!
Молчи, Анастасия!
Ты языком своим нас всех погубишь! Плачь!
Закрой лицо. Плачь об отце казненном. И молись.
(уходят)
Палаты князя Московского. Почивальня. Князь Юрий Дмитриевич, князь Дмитрий.
Князь Дмитрий.
- Как, батюшка, ты почивал?
Здоров ли нынче?
День рассветает, ждут тебя дела.
Заутра нарочный приехал из Коломны - Василий просит Серпухов, кормиться.
Князь Юрий.
- Скажи, чтоб ждал.
Скажи им всем - пусть ждут...
Постой, не уходи.
Сын мой, Димитрий, я должен рассказать тебе!
Я князь
и государь Российский по рожденью, как сын Донского,
и московский трон
по праву мой.
Князь Дмитрий.
- Я знаю, батюшка.
Князь Юрий.
- Ты знаешь, но не все.
Послушай.
Прадед наш, князь старый Юрий,
устроив этот город, владельца прежнего земель этих убил,
и меч свой кровью напоил безвинной.
Князь Дмитрий.
- Мешал он князю - вот его вина.
Князь Юрий.
- Нужда не в том. Тут капище стояло
с богами старыми, и прадед их пожег, как подобает христианскому владыке,
и вместе с идолами сжег он и волхвов.
Когда ж огонь съедал их дерева,
они проклятье бросили ему из пламени и дыма,
ему и роду нашему -
что всякий, кто сидеть на троне в сем городе, в Москве, решит,
тот должен кровь родную,
невинную пролить. Иначе сам умрет внезапной смертью.
Племянника с семьей я отпустил, рука не поднялась зарезать ближнего!
И вот
я умираю.
Князь Дмитрий.
- Как! Отец!
Князь Юрий.
- Да, умираю. Это не отрава, не заговор, а просто дух истлел.
За смерть мою бояр московских не казни, они невинны,
тут виной проклятье рода нашего.
О нем расскажешь брату - княжить вам, и знать должны вы все о страшной плате
за право быть хозяином земли.
А я слабею, час мой близок. Уходи.
И помни - власть берется только кровью. Невинной жертвы.
В царстве близких нет.
(князь Дмитрий уходит)
Князь Юрий мечникам.
- Теперь зайдет владыка наш, Иона,
а вы в дверях на страже стойте, чтобы ухо
ничье не слышало, что будем говорить.
(входит епископ Иона)
Князь Юрий.
- Благослови отец.
Иона.
- Господь благословит.
Князь Юрий.
- Слабею я, и чувствую кончину.
Иона.
- Все в Божьей власти. Должно, государь,
тебе, как брат твой и отец державный,
перед судом покаяться и схиму
принять.
Решайся.
Князь Юрий.
- Не о том
я говорить хочу. Владыка,