====== Пролог. ======
Двенадцатого мая 1971 года, в ста двадцати километрах от Москвы, на пороге роддома стояла высокая женщина и держала в руках сверток — выцветшее байковое одеяло без всяких ленточек и кружев. Сверток извивался в ее руках и слабо попискивал. Женщину никто не встречал.
– Да заткнись ты! – раздраженно сказала она, встряхнула сверток и, заметив через два дома милицейский “газик”, зашагала в том направлении.
Из “газика” вылез квадратный старшина и смотрел, как она приближается.
- Ну что, Приплодова, поздравляю с приблудом! – гаркнул он и расхохотался. – Это я в смысле Приблудову с приплодом. Вишь, и распогодилось впервые после праздников, как на заказ, не иначе блат у тебя в небесной-то канцелярии, а, Людк?
- Ох, скажете тоже… – подхихикнула Люда. – Нешто б я тогда себе такую жизнь загадала бы…
- Ты залезай давай! – продолжал, не слушая ее, старшина. – Бабы там уже каптерку для вас отдраили, кровать принесли, тумбочку, пеленок настрогали… Ох, и напьетесь, поди, вечером-то!
- Хи-хи-хи! – льстиво и чуть кокетливо подхватила, усевшись, Людка. – Мне ж нельзя, я ж теперь кормящая.
Старшина завел мотор.
- Знаем мы вас, кормящих… Ох, не спросил – мужик, баба?
- Девка, — сокрушенно сказала Людка. – И тут ничего у меня путем не выходит.
- Ну, не скажи. Баба, она в хозяйстве тоже предмет полезный. – Он через плечо поглядел на Людку и добавил: – Это, конечно, смотря какая баба. Да и потом, пацан у тебя уже есть, разнообразие!
Когда они тронулись, Людка сказала:
- Ой, Сергей Сергеич, по случаю праздничка…
- Чего тебе? – настороженно спросил старшина.
- Мне тут бабы в роддоме сказали, что на Советской улице скупка имеется. Не согласитесь туда зарулить, а в поселок потом уже. Я сдать кой-что хочу…
- Золотишком, что ли, разбогатела? – Старшина хмыкнул.
- А я вам буду по гроб жизни благодарная. Угостить или там постирать чего. Только вы, пожалуйста, в скупку вместе со мной зайдите. Для солидности.
- Ох, и хитрая же ты баба, Приблудова! – сказал старшина, но на Советскую свернул.
Перед самой отправкой на поселение Людку отпустили собрать вещички, она упихала в баул тряпки, взяла ложку, кружку, ножницы, иголки с нитками, оставшуюся банку варенья, нераспечатанный кусок мыла, припрятала на груди деньги, вырученные за швейную машинку (больше ни на что покупателей не нашлось), и полезла снимать со шкафа коробку с бигудями. Коробку она на обратном пути уронила, бигуди рассыпались по полу, а одна закатилась под шкаф. Людка полезла доставать её.
Ребенок в одеяльце зашелся в крике.
- Мокрая, поди, или жрать хочет, – сказал старшина. – С пеленанием до поселка подождать придется, а подкормить и сейчас можно. Слышь, Приблудова, доставай сиську, не стесняйся.
Людка расстегнулась и дала девочке грудь. Та сразу успокоилась и громко зачмокала.
- Во наяривает! – восхищенно заметил старшина. – Назовешь-то как?
- Ее, что ли? А Женькой!
- Почему Женькой?
- Это когда я ещё в Капотне работала, была там у нас продавщица, Жекой звали. Красивая, стерва. И вот, значит, повадился к ней в гастрономический генерал один, не старый еще. То сметанки возьмет, то колбаски. У нас еще девки смеялись. Что-то, говорят, Женька, женишок твой сегодня не заявился. Другую, видать, нашел. Потом уволилась наша Женька, и генерала как ветром сдуло. Но вот под зиму уже останавливается возле магазина черный ЗИЛ, и выходит из него тот генерал в парадной шинели, а под ручку с ним — наша Жека, вся в белых мехах и с муфтой белой! Заходят они, значит, в магазин. Женька перед каждым отделом прошлась, всем себя показала, а потом носик сморщила и говорит генералу своему: “Что-то тут товар все некачественный. Поедем, Толик, на Даниловский” . И вышла гордо так. Все ей только вслед посмотрели… Вот и я свою шелупонь решила Женькой назвать. Вдруг тоже за генерала выскочит, будет в белых мехах ходить, попой вертеть…
Старшина расхохотался.
- Ну, Приблудова, не соскучишься с тобой! За генерала, говоришь? А полковника в зятья не хочешь?
Людке было всего двадцать шесть. В двадцать она укатила в столицу, где зажила жизнью веселой и беспутной. В 1968 без мужа родила первенца, назвала Валеркой. С месячным дитём вернулась домой, пожила немного и уехала «устраивать личную жизнь», оставив ребенка на бабушку. Потом попала на подработку, где и родила Женьку неизвестно от кого. Мать умерла перед самым рождением девочки, и Валерку пришлось забрать к себе.
– Ну, Людка, дай хоть взглянуть то на красотку! – бабы на кухне засветились, побрасали фартуки и поварешки и ринулись к свертку.
Валерка сидел на стуле около облупившегося окна и пытался жевать пряник, любезно дарованный тётей Шурой из комнаты напротив.
- Ну, чего расселся? – гаркнула Людка сыну. – Иди с сестрой познакомься.
Мальчик спрыгнул с высокой табуретки и протиснулся через плотные бедра соседок. В свертке лежала маленькая девочка с большими синими глазами, на затылке пушились тёмные волосики. Её взгляд бегал по окружающим людям, и маленькие пухлые губки растянулись в подобии улыбки.
- Ишь ты, лыбу давит! – фыркнула Людка, резко хватая свёрток с подсобного стола. – А по дороге все нервы мне вытрепала, горластая!
- Да будет тебе, Людк, – отмахнулась одна из баб в возрасте. – Радость то какая, девка родилась! Гуляем!
Казалось, Людка только и ждала, когда дадут сигнал. Она в спешке всучила свёрток в руки трёхлетнего сына и подтолкнула его к выходу из кухни.
- Иди, займись делом, бестолочь. Только и знаешь, что зубы ломать пряниками своими. На кровать её положишь и дашь это, – она вытянула из сумки маленькую бутылочку, в которую на старой квартире сцедила молоко, – и следи, чтоб не орала.
Валерка в свои три, как и многие дети, понимал не больше дозволенного, любил мать и старался слушать её указаний. Мама сегодня была не в духе, больше обычного, и мальчик старался лишний раз не попадаться под горячую руку. Сжав изо всех сил, на какие были способны его маленькие ручонки, конверт с младенцем, Валерка посеменил в сторону комнаты. Спиной толкнул тяжёлую деревянную дверь и оказался в их новом с матерью жилище. Одно узенькое окно, занавешеное жёлтыми шторами в мелкий цветочек, возле него железная кровать, круглый столик, тёмная деревянная тумбочка, на которой возвышался светильник, стул и небольшой сундук. Вот и все богатство. Он не помнил в подробностях, как жилось ему у бабушки, но помнил, что было тепло, светло и уютно. А сейчас Валерка столкнулся со стеной раздражения, вечного недовольство и ругани. Но ведь мама его любит, так говорила и бабушка, а значит, никогда не сделает ему больно.
Валерка медленно подошёл к высокой кровати и попытался аккуратно уложить ворочившийся в руках свёрток, но чуть не уронил, и в этот момент распахнулась дверь, впуская в комнату хихикающую Людку с рюмкой в руке.
Она тут же увидела неуклюжесть сына и подлетела к нему. “Бам!” – и ухо Валерки пылало от тяжёлой оплеухи.
- Ты что, балбес, решил сестру раньше времени угробить?! – она зло выхватила девочку и сама уложила её на кровать. Развернула свёрток, небрежно отбросила его на пол и поморщилась. – Да что за несчастье то такое!
Женька описилась, и Людка стала быстро пеленать её.
В двери нарисовался низкорослый, коренастый мужик с недельной щетиной и бутылкой в руке.
- Людок, ты идёшь, нет? Стол накрыт, щи дымятся!
- Да иду, иду! Исчезни, ехайды!
Женька, уже сухая, запрокинула ручки над собой и с испугом расширила глазки. Людка цокнула и быстро замотала дочь в чистую пеленку.
- Коряга, – вытерла тыльной стороной ладони влажный лоб и ткнул указательным пальцем Валерке в грудь: – следи, повторяю тебе. И на кухню чтоб не смел соваться, понял?
Валерка, внимательно наблюдая до этого за манипуляциями матери, опустил голову и кивнул.
Людка тяжело вздохнула, небрежно потрепала сына за голову и покинула комнату. Через пару секунд из кухни приглушенно донеслись улюлюканья.
Так Валерка прожил ещё два года. И летом 1973 года Людка после неудачного аборта (а вдовесок из-за проблем с печенью) умерла. В гробу лежала бледно-синюшная, иссохшаяся, и никто не мог сказать, что этой женщине ещё даже не было тридцати. Валерка стоял около гроба матери, держа за руку маленькую Женьку, которая пока ростом не вышла, чтобы увидеть, куда смотрит старший брат. Глаза Валерки были полны слез, но он дал себе слово – он мужик, он плакать не будет. Спешно утер глаза кулачком, и в этот момент его худые, костлявые плечики накрыли две тёплых руки.