- Ты рассказала? – шепнул Тамаре Витя.
- Нет… – она закачала головой, прижимая кулачок к губам. – Не смогла…
Пчёлкин подошел следом за Сашей, и их взгляды с Валерой встретились. И если до этого Фил только изводил себя терзаниями и предчувствиями, то сейчас он всё понял. Теперь, когда его тело медленно шло на поправку, душа умирала. Мучительно и быстро.
- Её… нет… – через силу прохрипел Валера. – Же… ни-ет…
И тут Пчёлкина прорвало. Он закрыл лицо ладонями, не в силах больше сдерживаться. Невозможно было это выдерживать. Витя отошел к окну и уронил локти на подоконник.
- Прости нас, брат… – еле сдерживаясь, Саша крепко сжал плечо Фила. – Если сможешь – прости…
За окном ветер рвал тонкие ветки деревьев и выл где-то под сводами крыши. Вьюга заметала огромный сад с вечно зелеными пихтами. В зале мрачно и темно. Так же, как и в душе Пчёлкина.
Сквозь плотно занавешенные шторы не было видно, как к воротам подъехало такси. А потом в дверь раздался ненавязчивый, но уверенный стук. Витя склонил голову на бок, прислушиваясь. Стук повторился. Пришлось подняться и, опираясь о стену, двинуться в коридор. В царящей темноте Пчёла споткнулся о разбросанные им же вещи, выругался и ударил по выключателю. Не сработал. Щелкнул еще раз.
- Когда в этом коридоре будет работать выключатель? Уже два месяца обещаешь.
– Сделаю, ну? Не грозись, гроза. Пойдем спать.
Со всей дури долбанул снова. Заискрив, свет, наконец, зажегся. Пчёлкин добрался до двери и распахнул ее.
- Ты?
- Здоров, – Дунаев оперся ладонью о косяк двери. – Впустишь?
Витя молча отступил в сторону, впуская мужчину. Тот медленно побрел на кухню, поставил на стол бутылку «горькой» и смерил взглядом вошедшего следом Пчёлу. Тот оценил ситуацию, молча достал из шкафа две рюмки и упал на стул. Андрей опустился рядом, откупорил водку.
- Нам теперь делить нечего, Пчёла.
- А мы и не делили… – хмыкнул Пчёлкин, осушив рюмку.
- Да, любила она только тебя… И верила всегда только тебе.
- Пришел поиздеваться?
- Ты не понял меня, – Дунаев выпил и горько усмехнулся, – я про то, что… Знаю, о чем ты думаешь. Знаю, что винишь себя. Но она была счастлива с тобой, Пчёлкин. И другой судьбы для себя не хотела. Она любила вас всех. Вы все были, как одно целое. Как семья… Вспомни, сколько раз вы ее пятую точку спасали.
- А в этот раз не смогли. Я не смог.
- В этот раз она спасла вас.
- Ценой своей жизни, Дунаев.
- Хреновый из меня утешитель… – Андрей наполнил рюмки. – Но я очень хочу, чтобы ты понял, к чему я это… Женька бы не хотела, чтобы ты винил себя.
Пчёлкин молчал, уронив локти на стол, скрыл дрожащий подбородок в ладонях. Все вокруг было такое привычное, обставленное с любовью умелыми руками Женьки, и все было другое. Обеденный стол, телевизор, который Женя смотрела, пока готовила, шкаф со стеклянными дверцами, за которыми симметрично была расставлена простая, со вкусом подобранная посуда, большая кадушка с цветами около окна – все это было такое же, как всегда, и все было чужое. Друзья всегда говорили, что в доме у Пчёлкиных уютно и комфортно, и все знали, что это она, Женька, делала уютным и комфортным все, что окружало ее. И вот все это стояло перед мужчинами, точно обнаженное.
Им было страшно потушить свет, разойтись, остаться каждому наедине со своими мыслями и ощущениями. И так они молча сидели до самого рассвета, – одни часы тикали.
- Я ее любил с первого курса. И люблю сейчас. Но знал, что перетягивать одеяло на себя никогда не буду. Хотел, чтобы она была счастлива. И если бы мне пришлось отдать за нее жизнь, я бы это сделал. И так же бы не хотел, чтобы она потом мучилась от чувства вины. У вас сын. Частичка ее самой. Надо жить ради него… жить ради ее памяти.
- Всё это так, – помолчав, согласился Витя. – Но сейчас это невозможно… Противоестественно, понимаешь? Я везде ее вижу, ищу везде. Сюда захожу, все еще надеясь по привычке… а потом осознаю, что ее нет. А мне тогда что здесь делать?.. Как мне в таком состоянии быть рядом с сыном?
Оба замолчали. Но молчали впервые обо одном и том же.
- Живи, Пчёла. Живи за двоих.
Пчёлкин пристально посмотрел на него. И как будто взглянул на друга жены под другим углом: лицо Дунаева пугало – серое, осунувшееся, с огромными черными кругами под глазами. И виной этому не только отпечаток скорби по Женьке.
- Хреново выгляжу? – голосом, лишенным всяких эмоций, спросил Андрей.
- По шкале от одного до десяти? Минус сто.
Они оба усмехнулись.
- Я серьезно болен, – голос звучал сухо и спокойно, как будто Дунаев говорил ему о прогнозе погоды на завтрашний день. Глаза – колючие, будто неживые. – Лейкоз.
Пчёлкин от услышанного чуть поддался назад.
- Дунаев, ты же врач… Как так-то?
Тот равнодушно пожал плечами.
- Знаю несколько спецов, позвоню им завтра.
- Нет. Я ничего делать не буду, – отрезал Андрей. – Знаю, как это происходит. Не хочу. Проживу столько, сколько мне отмерено.
- Думаешь, Женька бы позволила? – взыграл на той же ноте Витя.
- Её бы, возможно, послушал… Только толка бы всё равно не было, – Дунаев обновил рюмки. – Но есть один плюс… Скоро ее увижу.
- Не по-товарищески, Дунаев.
- А я и не отрицаю.
- А говоришь, делить нечего.
- Да это я так… – Андрей выпил и схватился за сигарету. – Ладно, всё это лирика. У меня к тебе просьба будет… Ты мог бы дать мне на память какую-нибудь ее вещь?..
Пчёлкин помолчал немного и согласно кивнул. Поднялся, дошел до шкафа в детской и распахнул самый нижний ящик. Под ровно уложенными женькиной рукой стопками вещей отыскалась старая, потертая коробочка из-под сладкого подарка. Витя вернулся в кухню.
- Она очень его любила, – хмыкнул он, протягивая коробку Дунаеву.
Тот распахнул крышку и увидел пожелтевшего вязанного кролика. Именно его двадцать пять лет назад Валерка Филатов подарил в новый год своей маленькой сестренке Женьке. Андрей сжал в ладонях игрушку.
- Известно, кто?
Пчёлкин понял, о чем речь.
- Известно… Ждём удобного момента…
Снова помолчали. Выпили.
- Ладно, пора мне. Извини, что как снег на голову… Тошно стало.
- Я впервые был рад тебя видеть, – честно признался Витя, и Дунаев увидел на его губах едва заметную улыбку.
Уже стоя в дверях, Андрей протянул руку, и Пчёлкин крепко сжал ее, а затем, поддавшись порыву, мужчины кротко обнялись. Барьер негласного десятилетнего соперничества пал.
- Ты насчет спецов все же подумай, Дунаев.
Андрей отрицательно покачал головой и захлопнул дверь.
Январь 2000-го
- Папка, – Юрка остановился у ног Пчёлкина и взглянул на отца снизу вверх, – а мама… совсем улетела?
Витя подтянул сына за руки, усадил к себе на колени и прижал его голову к груди. Мальчик взволнованно ждал ответа. А Пчёла гладил его по вьющимся светлым волосам, как раньше это всегда делала Женька.
- Нет, сынок. Она всегда рядом с нами, – мужчина коснулся груди Юрки там, где билось маленькое сердечко, – вот тут. И когда тебе будет нужен совет, прислушайся к своему сердцу. И ты услышишь нашу маму.
Юрка поджал дрожащие губки и зарылся носом в отвороты пальто отца. Витя еще крепче сжал сына в объятиях, уткнувшись в его волосы. Так и просидели на детской площадке, пока не увидели Беловых. Саша шагал в их сторону вместе с Олей, которая вела за собой Ваньку.
- Физкульт-привет, – хмыкнул Белый, когда они поравнялись со скамейкой.
- Юрка, пойдем играть? – Ваня потянул младшего Пчёлкина, вырывая его из плена отцовских рук.
Мальчишки бегали по детской площадке, кидались снежками, валялись в сугробах, и до Беловых и Пчёлкина доносился их звонкий смех. Оля присела по праву руку от Пчёлы, обвила друга за предплечье и положила голову на его твердое, напряженное плечо. Слова были лишние. Только присутствие, жесты и действия сейчас говорили лучше слов. Им всем было плохо. По-своему. А что остается делать, когда человеку рядом плохо, особенно, если плохо близкому человеку? Только разделить боль.