- Идём, сынок, идём, Валерочка, – тётя Шура мягко подтолкнула мальчика в сторону от гроба. – Пойдём компотика налью.
Пока Женька держала двумя ручками его компот и вливала в себя смесь сухофруктов, Валерка стеклянными глазами смотрел, как выносят гроб с матерью. На глазах опять невольно наворачивались слезы. Что такое смерть – Валерка не знал. Бабушка, мама… Они просто исчезли из его жизни, но он осознавал – навсегда.
- Как жалко то, – шептала тётя Шура, всхлипывая и утирая платком морщинистые веки, – горе-то, горе…
- Чего ты, Шурка? Небось Людку жалко стало? – мрачно отозвалась другая соседка.
- Какая-никакая, а мать. Деток жалко, сиротки теперь… Что ж с ними то будет? Ох, горе…
Через три дня в общежитие заявились сотрудники в форме, одна из которых с самой радушной из всех улыбок присела на корточки возле Валерки и осторожно положила на его коленки свои ладони.
- Здравствуй. Как тебя зовут?
Валерка поднял на неё карие глаза.
- Валера.
- А я Екатерина Петровна, будем знакомы, – она протянула ему свою ладонь, и Валерка неохотно пожал её. К нему подбежала Женька, заметив незнакомых людей, спряталась за спину брата, но интерес во взгляде не потеряла. – А это твоя сестрёнка?
- Да, Женя.
- Какая красавица, – распевно продолжала Екатерина Петровна. – Валера, теперь вы с сестренкой будете жить в другом доме. Там очень хорошо, много детей, таких же, как и вы. Вам будет весело, вы подружитесь. Согласен?
Конечно, если бы Валерка ответил отказом, это бы ничего не поменяло.
- Как же, “весело”, – буркнул стоявшая в дверях тётя Шура. – Знаю я, как в детдомах у вас весело, все что можно отобьют… Ироды проклятые.
Екатерина Петровна подавилась раздражение, проигнорировала фразу женщины и снова улыбнулась детям.
- Едем, Валера?
Мальчик кротко кивнул.
- Вот и славно. Помоги сестрёнке одеться.
Валерка натянул на Женьку фланелевое платьице, носочки, застегнул босоножки. Последний раз оглядел комнату. Тётя Шура наспех запихивала в узелок остальные детские вещи. Когда Валерка повёл за руку сестру к выходу, тётя Шура кинулась за ним, останавливая, присела на колени, обняла детей и всучила Валерке в руку вещи и горсть конфет. А в кармашек клетчатой рубашонки засунула фотографию Людки.
- Помни, сынок, помни мамку свою. Не поминай плохим словом никогда, – на глазах женщины навернулись слезы и она быстро поцеловала в щёчку Женьку влажными от слез губами. – Расти умницей, Женечка, слушай брата. Слушай…
Екатерина Петровна, застав эту картину, осторожно кашлянула, давая понять, что им пора.
- Вы не знаете, есть ли ещё родственники у них? – поинтересовалась она у тёти Шуры.
- Ох, – морщинистые рабочие руки теребили влажный платок, – бабка была, да схоронили прям перед рождением девочки. Не слышали мы никогда, не захаживал никто…
- Ладно, мы разберёмся. Разыщим.
- Уж вы разыщите, голубушка. Жалко сироток… Так жалко.
Разыскали родственников только через 2 года, в конце августа 1975-го. Темноволосая Ольга Николаевна, приходившаяся Людке двоюродной сестрой, жила в центре Москвы, ей почти было сорок. Тогда жарким днем она впервые увидела детей — бледных, тощих, стриженых, Валерку в синем костюмчике и Женьку в сером платьице, с нелепым бантом, кое-как прицепленным на короткие волосы за резиночку. После всяких проволочек и отписок ей разрешили наконец забрать племянников из детского дома. Злая, похожая на щуку дамочка вывела детей, Валерка пошёл первым, а заведующая брезгливо подтолкнула Женьку в их сторону, будто протухшую рыбину в помойную яму. Среди бумажек, которые Ольге Николаевне выдали тогда в придачу к племянникам, была и характеристика воспитанников. У Валерки: “Сдержан, немногословен, способен по отношению к другим воспитанникам применить физическую силу”, а у Женьки в графе было выведено: «неконтактна, педагогически запущена…» Кто запустил-то?
Женька почти целый год молчала, общаясь только с одним существом — псом Джимом. Она пела ему песни, рассказывала стихи. Но вскоре собака заболела и через некоторое время умерла, сколько слез было! Пришлось сказать, что Джим поехал учиться в специальную школу для собачек.
Потом все сгладилось, и следы детдомовского прошлого остались лишь в мелочах, заметных, пожалуй, одному лишь Валерке — особая реакция сестры на обиду, какое-то молчаливое упорство в критическую минуту, при всей открытости и периодичной взбалмошности — ревнивое стремление оградить от других что-то свое, заветное… Впрочем, словами этого не объяснишь, можно только почувствовать. В эти минуты Валерка с удивлением понимал, что сестрица у него ох непростая и что никто, кроме самого Валерки, и не подозревает об этой непростоте — в том числе и сама Женька.
А может, все это и не от детдома вовсе? Может, родительская кровь? Попробуй разгадай.
Жизнь в детдоме была непростой, совсем не такой, какой описывала её в первую встречу Екатерина Петровна, и Валерка быстро уяснил, что защищать его и сестру здесь некому, и полагаться отныне придётся только на себя и свои кулаки.
Когда их забрала тётка, Валерка только должен был пойти в первый класс, мальчику уже стукнуло семь лет. Женьку необходимо было отдать в детский сад. Вопрос стоял только в фамилии детей – Приблудовы.
Валерка не любил откровенничать, но пару раз делился с тётей о жизни в детдоме, и что стычки с другими ребятами нередко случались именно из-за их фамилии, их нещадно дразнили, воспитательницы езвительно хихикали, пока мальчику не пришлось пару раз проучить обидчиков. Но воспитательниц это все равно продолжало веселить, и их частые ругательства нередко подкреплялись язвительными оскорблениями.
Ольгой Николаевной было решено дать им свою фамилию – Филатовы.
Первого сентября она, держа на руках Женьку, провожала Валерку в первый класс. Привычка решать конфликт кулаками все так же оставалась у Валеры, и даже пару раз доставалось и новым товарищам – один – Сашке Белову и целых два – Вите Пчелкину, которые уже к концу года стали его друзьями. Это были последние дни мая. Космос Холмогоров притащил в школу калейдоскоп и первые жвачки, когда советские ребята в семидесятые годы о таком заморском деликатесе только могли мечтать. Что только подростки не жевали тогда – гудрон, парафин от свечек и даже лыжную мазь. А тут Космос притащил целых две упаковки, а у кого была настоящая иностранная жвачка, среди друзей считался чуть ли не волшебником и идолом.
Валерке повезло – на малолетнего драчуна обратил внимание физрук, он и привёл его в секцию бокса. Тренероваться Валерке нравилось – он целыми днями пропадал в спортзале, и результаты не замедлили сказаться. Пришли победы – сначала на районных соревнованиях, а потом и на областных.
Постепенно Валерка учился контролировать свои эмоции, вымещая накопившуюся злобу, которая особенно проявлялась в подростковом периоде, на ринге. Пару раз доставалось только одноклассникам Женьки, если обижали, но Валерка аккуратно и доходчиво учил сестру тоже стоять за себя, пробуждал её внутреннюю силу красноречия, на которую она была способна куда более, чем старший брат. Валера не любил много говорить, но когда это было необходимо – всегда в первую очередь пытался коротко и ясно объяснить свою позицию. Так он вновь учился контролировать разум и силу.
Зная, что Женька болезненно переживала долгие годы в стенах детдома, Валера пытался её постепенно раскрепощать, и когда он после школы и вечерами встречался с пацанами, Женька волей-неволе оказывалась в их окружении. Сначала было некомфортно – одна, маленькая среди четырёх парней, но со временем она стала чувствовать себя особенной, ещё бы – среди таких мальчишек, один краше другого. Девчонки в классе завидовали, пацаны пытались лишний раз не нарываться, а наоборот – подружиться. И так шло все в привычном русле, пока среди их сплоченной компании не появилась ещё одна – Лена Елисеева.