– Я знаю одного ювелира, который заплатил бы хорошие деньги за эту вещицу, но коль вы отказываетесь ее продать, то и говорить не о чем.
– Ни за какие сокровища! Но вот что я вспомнил: у меня есть прекрасный изумруд, купленный когда-то у еврея. Надеюсь, вас не затруднит, почтенный отец, показать его ювелиру, и, если камень ему понравится, попросите прислать деньги как можно скорее.
Пустынник согласился на это предложение и, немного передохнув, отправился в обратный путь. Едва он скрылся из виду, как де Кюсси пригласив к себе Жоделля, приказал ему собрать и привести в замок двести человек, которыми тот прежде командовал. Жоделль повиновался с радостью, поскольку это распоряжение полностью соответствовало его тайным замыслам.
Не прошло и трех дней, а он уже снова вернулся в замок с докладом, что товарищи его здесь и готовы служить под знаменами столь благородного и храброго рыцаря как де Кюсси. Смотр войска был назначен на тот же день, и де Кюсси в сопровождении оруженосца и пажа отправился на опушку леса, где были собраны наемники. Сомкнув ряды, они стояли в таком порядке, что издали даже опытный глаз рыцаря обманулся: только подъехав ближе, он смог разглядеть, что лишь некоторые из них были в латах или в кольчугах, основная, же масса этих свежеиспеченных солдат одета была во что попало. Представив, что с таким «войском» ему придется явиться к Филиппу, де Кюсси впал в отчаяние.
Но случилось то, чего он никак не ожидал, и что должно было существенно поправить его дела. В то время, как он осматривал свое оборванное войско, тропу пересек пожилой человек, который вел за собой осла, навьюченного мешком. Судя по всему, этот крестьянин направлялся в замок.
– Что везешь ты в Кюсси-Магни, добрый человек? – остановил его рыцарь.
– Песок для владельца.
– Песок? Клянусь Богом, это небесный дар! Нам он пригодится для чистки заржавленного оружия. Но для чего же так много? И не ошибся ли ты адресом, мил человек?
Крестьянин подмигнул лукаво и, приблизившись, шепнул на ухо:
– В этом мешке тысяча марок серебра.
– За что и от кого эти деньги?
– Святой пустынник Бернард посылает их сиру де Кюсси. Мне он сказал, что это плата за изумруд.
– Похоже, наши дела идут на поправку! – обрадовался рыцарь. – Гуго де Бар, поезжай скорее в Верной, а ты, Эрмольд де Марей, мой верный паж, отправляйся в Жизор. И пришлите ко мне всех оружейников со всем снаряжением, какое у них найдется. Тысяча марок серебра! Клянусь Богом, у меня будет прекрасное войско!
ГЛАВА IV
В одну из ветреных мрачных ночей по тропинке, пролегающей через Сен-Манденский лес, шел человек плотного сложения, завернутый в длинную епанчу. Его сопровождал мальчик, освещавший дорогу факелом, который от сильного ветра в любую минуту готов был погаснуть.
– Не сбились ли мы с пути? – испуганно спрашивал толстяк. – Помоги господи, я не хотел бы погибнуть в этом лесу.
– Не беспокойтесь, сир, – отвечал мальчик. – Я знаю дорогу так хорошо, что, и закрыв глаза, проведу вас.
– Ладно, коль так. И все-таки мне жутко. Я не люблю ночной лес дьявол силен во мраке. А кроме того, есть и другие опасности.
Говоря это, он налетел и темноте на пень, лежавший поперек дороги. Он споткнулся и упал бы, если бы не ухватился вовремя за плечо мальчика.
– Мерзкие пни да коряги! Да будут прокляты они в этом и будущем мире! – вскричал он в исступлении. – Да будут прокляты в сегодняшней жизни и в вечности! Аминь! Прости, Господи, мое прегрешение, – тотчас же спохватился он. – Я опять повторяю проклятие. Похоже, оно будет до конца дней преследовать меня. Мальчик, долго ли нам еще идти? Постой-ка, что это за странный звук?
– Это ветер шумит в ветвях. Кто незнаком с лесом, тот и представить себе не может, какие причудливые звуки умеет порой производить самый обычный ветер.
– Нет, это злые духи, мальчик, – в страхе причитал толстяк, – это демоны, говорю я тебе! Ну-ка, взгляни вон на тот кустарник: по-моему, там кто-то прячется. Вот опять ветка шелохнулась… Ох! Не дикий ли зверь там затаился?
И, опасаясь чрезвычайно привидений, которые мерещились ему на каждом шагу, он с силой схватил мальчика за руку и стал читать псалмы покаяния.
В это время луна, показавшись из-за облаков, осветила на долю секунды то место, где находились сейчас наши путники. Толстяк, прервав свою молитву, быстро огляделся по сторонам и заметил невдалеке развалины гробницы, а чуть левее – келью пустынника.
– Слава Богу! – воскликнул он. И, пользуясь светом луны, он бросился к двери с такой поспешностью, какую только позволяла ему его тучность.
– Брат Бернард! Брат Бернард! – кричал он, изо всех сил барабаня в дверь кулаками. – Отвори мне! Скорее открой дверь, пока луна снова не скрылась за облаками!
– Кто ты, прерывающий мои молитвы? – спросил отшельник. – И почему так боишься, что луна скроется? Или она просветляет твой разум?
– Это я, брат Бернард, твой друг и помощник в делах господних, – кричал путешественник, стуча все сильнее. – У нас с тобой общее дело в этом бедном государстве. Говорю же тебе, я – твой друг!
– Все мои друзья давно уже на небесах, – отвечал пустынник, отворяя дверь. – Как! Это вы, епископ Парижский?
– Тише! Тише! Не нужно, чтобы мальчик знал, кто я. Я прибыл сюда с тайной миссией и, должен сказать, по очень важному делу.
– Как сказал один из мудрейших: «Нет ничего тайного, что не стало бы явным». И где же будет мальчик во время нашей беседы? Если он также трусит, как ты, то вряд ли захочет остаться за дверью.
– Нет, я не боюсь, святой отец, – ответил мальчик. – Я привык к лесу. Да и что со мной может случиться так близко от твоей хижины…
– Коль так, любезное дитя, – сказал отшельник, погладив его по голове, – посиди у порога. Я лишь притворю дверь, и, если тебя что-нибудь испугает, то войди.
Мальчик послушался, а пустынник вошел в келью вместе с епископом и предложил ему отдохнуть немного прежде, чем они приступят к серьезному разговору. Опустившись на скромное ложе отшельника и переведя дух, епископ начал:
– Я пришел к тебе, брат Бернард, за мудрым советом. Это проклятие, тяготящее наше государство…
– За советом? – перебил его затворник. – Но разве вы сами не знаете, епископ, что предписывает вам ваша должность?
– Выслушай же, да не перебивай. Знаешь ли ты Иоанна д'Арвиля, каноника святой Берты? Он человек умный, тихий, святой…
– Наслышан о нем, – поморщился пустынник, всем своим видом выражая, что он не лучшего мнения об этом человеке. – Весьма наслышан. И что же далее?
– Так вот, несколько дней назад молодой граф Овернский, направлявшийся со своей свитой в Париж, заехал в монастырь святой Берты. Он хотел исповедаться, но так как в его собственных владениях обряд отлучения уже соблюдается, и весьма строго при этом, то граф мудро решил, что можно исповедать грехи свои Иоанну д'Арвилю. Едва покаяние закончилось, каноник поспешил ко мне, чтобы открыть тайну, которая поможет залечить раны государства.
– Как! – возмутился пустынник. – И он посмел нарушить тайну исповеди?
– Нет же! Нет! Вы ошибаетесь, брат Бернард! Это было сказано ему не на исповеди, а в личном разговоре, который происходил уже после покаяния. Итак, граф признался монаху, что Агнесса была обещана ему ее братом, вместе с которым они совершали паломничество в Святую землю. Но брат ее умер, и отец, герцог Штирии не зная об обещании сына, отдал руку своей дочери Филиппу. И вот теперь старый герцог, прослышав, что брак этот признан недействительным Римской церковью, возложил на Оверна, храброго рыцаря и искреннего друга своего умершего сына, обязанность уведомить тайно Агнессу, что он повелевает ей оставить Францию и вернуться домой. И молодой граф поклялся исполнить просьбу отца, чего бы ему это ни стоило. Ради Агнессы он готов на все; и никакие препятствия – ни возможность потерять все свои поместья, ни угроза собственной жизни – не остановят его. Согласилась бы только Агнесса оставить Филиппа – вот в чем вопрос. Именно это каноник узнал от графа, и не на исповеди, как вы было подумали, а в простом разговоре. И вот какой план придумал сей почтенный монах. Ему, как и всем нам, известно, что Агнесса любит Филиппа и что, считая себя его законной супругой, она не покинет его добровольно. Но знает он и то, что королева – гордячка. Если она заметит хотя бы малейшую холодность со стороны Филиппа, то не останется с ним, а уедет к отцу, решив, что король либо неверен ей, либо опасается последствий папского гнева. Для исполнения этого хитрого замысла нужно совсем немного: заронить в сердце Филиппа зерно ревности, намекнув, что его дорогая супруга чересчур любезна по отношению к графу Оверну. Уверяю, этого будет вполне достаточно. Король непременно выкажет свое пренебрежение каким-нибудь жестом или поступком, и Агнесса, не ведая всей правды, потребует возвращения к отцу. Филипп, ревнивый и уязвленный, согласится, а наш: почтенный каноник отправит ее к отцу и, если это угодно Богу, будет награжден за услугу, оказанную Франции. Не правда ли, весьма хитроумный план?