При этих словах английский рыцарь – а он принадлежал именно к этой нации – спешился и вошел в трактир, из которого всего несколькими минутами раньше вышел Жоделль. Он тяжело опустился на скамью и приступил к допросу, поочередно глядя на каждого из противников, которые по его приказанию были приведены к нему.
– Ты, человек в кольчуге, – обратился он к капитану наемников с той неприязнью, которую люди порой испытывают инстинктивно к тем, кто зол и непорядочен, – отчего ты, будучи вооружен до зубов, обнажил меч против мальчика почти безоружного?
– Хотя я и не признаю за вами права допрашивать меня, – ухмыльнулся Жоделль, – но все же отвечу – лишь для того, чтобы сократить разговор. Я поднял меч на него потому, что он враг моего повелителя, короля английского.
– Но ты ни тот ни другой: не англичанин и не нормандец. Я почти пятьдесят лет, можно сказать, с самого младенчества, ношу оружие в этой стране и знаю все наречия, на которых говорят от Руана до Пиренеев, и смею утверждать, что ты француз. Да-да, держу пари, что ты француз и провансалец или твой выговор меня обманул?
– Я могу быть кем угодно и служить королю английскому.
– В таком случае, да пошлет ему Бог лучших слуг, нежели ты! – Он обернулся к юноше: – А что скажешь нам ты, милое дитя? Не беспокойся, я не собираюсь вредить тебе.
– Но вы уже нанесли мне вред, помешав расправиться с этим злодеем и вернуться к моему господину, чтобы известить его об измене.
– Но кто твой господин: англичанин он, или француз? И как его имя?
– Разумеется, француз. Это самый отважный воин на свете, а зовут его Гюи де Кюсси.
– О, он действительно храбрый рыцарь, и я бы даже сказал – знаменитый рыцарь! Мне доводилось слышать, как герольды восхваляли его подвиги. Это ведь он был и крестовом походе? Говорят, что он молод и мужественен, и, скажу откровенно, я счел бы за честь преломить с ним копье.
– Это зависит от вас, господин. Он будет сражаться с вами хоть пеший, хоть конный, когда и где вам будет угодно, и тем оружием, какое вы изберете. Поручите лишь мне передать ваш вызов, и он не замедлит явиться.
– Это достойный ответ! Именно такой паж и должен служить столь благородному господину, – отвечал старый воин. – И, говоря по совести, я последую твоему совету.
С этими словами он снял со своей руки одну из перчаток и протянул было ее Эрмольду, но вмешательство Жоделля остановило его.
– Знаете ли вы, сир, подпись короля Иоанна?
– Что за вопрос! Конечно знаю, и очень хорошо – намного лучше, чем свою собственную. Должен признаться, давненько я не видел своих каракулей, лет этак сорок, и дай Бог никогда их и не увидеть. Боюсь, я не слишком-то грамотен, именно поэтому мое завещание, составленное два с половиной года назад клерком святой Анны, запечатано вместе с эфесной шишкой моего меча, на том основании, что первую половину букв своего имени я напрочь забыл, а вторую прочесть невозможно. Но что касается подписи короля – я узнаю ее среди десяти тысяч других.
– В таком случае, вы не можете не узнать ее здесь, – произнес Жоделль, протягивая старому воину лоскуток пергамента. – И в силу этой подписи я требую отпустить меня на свободу, а этого сосунка взять под стражу как врага короля. И вот еще что я хотел бы вам сообщить… – сказал он, приближаясь к рыцарю.
Старый воин какое-то время внимательно слушал, что шептал ему на ухо капитан наемников, но вдруг, отшатнувшись от него, вскричал с величайшим презрением:
– Скорее откройте все двери, приказываю вам, или я задохнусь! Клянусь Богом, мне невмоготу находиться в такой маленькой комнате вместе с этим мерзавцем! Выпустите его! И не марайте об него руки! Клянусь небом, я предпочел бы остаться в одном бараке с прокаженным, нежели с этим исчадием ада!
Английские солдаты, с трудом понимая, чего от них требует командир, все же расступились и пропустили Жоделля, который в ту же минуту сел на коня и поскакал прочь быстрым галопом.
– Фу! – облегченно вздохнул старый рыцарь. – К черту!
С нескрываемой симпатией он посмотрел на молодого человека и сказал:
– Боюсь, мне придется тебя задержать, милый мальчик. Я искренне сожалею об этом, но таков мой долг. Меня разжалуют, если я тебя отпущу. Но если честно, я не хотел бы задерживать такого отважного юношу и дать свободу низкому предателю. Досадно, что я вынужден был отпустить его, а тебя взять в плен… Но вот что я скажу тебе: если ты умудришься улизнуть отсюда, то я и представить себе не могу, где нам тебя искать…
Он подмигнул лукаво и, повысив голос, крикнул одному из своих солдат:
– Робин, отведи-ка его в соседнюю хинину и поставь к дверям пару надежных товарищей – пусть следят, чтобы он не сбежал. Я же тем временем отправлюсь в ближайшую деревню, чтобы подготовить жилье для лорда Пемброка и его свиты. И вот что еще, – добавил он еле слышно, окно хижины оставь открытым и дай его лошади двойную порцию сена… да привяжи ее к дереву точь-в-точь под окном. Вот тебе золотой – выпей с товарищами за здоровье короля Иоанна. Хорошо ли ты понял меня?
– Куда уж лучше! – осклабился тот. – Смею уверить, что постараюсь выполнить ваш приказ.
– Это честный и храбрый юноша! – продолжал старый рыцарь, словно бы в оправдание. – А другой – подлый изменник, которого все равно рано или поздно повесят… разве что ни одного дерева не останется во Франции!
Сказав это, он хлопнул дверью и отправился со своим отрядом в соседнюю деревушку, оставив Эрмольда с Робином и двумя его помощниками.
Робин отвел пажа в другую комнату и, весьма прозрачно намекнув пленнику, что тот может дышать свежим воздухом сколько душе угодно, широко распахнул окно.
Бедный паж, ослабленный сражением, усталостью и бессонницей, не слишком прислушивался к тому о чем говорили между собой старый рыцарь и трое охранников, а потому уловил только то, что было приказано во весь голос – охранять его и не дать улизнуть. Ему и в голову не могло прийти, что побег так легко осуществить. Он хотел было выглянуть в окно, чтобы определить местоположение своей мнимой темницы, но смех солдат, которые как раз привязывали под окном лошадь, лишил его всякой надежды. Он сел на постель; глаза против его воли стали слипаться, и он погрузился в глубокий сон.
Он спал очень крепко не менее трех часов, до тех пор, пока старый рыцарь не возвратился из соседней деревни. Тот спешился у дверей трактира, где пировали Робин со своими приятелями, держа каждый перед собой по большой кружке хмельного напитка.
– Эй, Робин, – окликнул рыцарь, входя в харчевню, – как там наш пленник? Надеюсь, он сбежал? – И он подмигнул левым глазом.
– Я тоже надеюсь, сир рыцарь! – отвечал ему в тон Робин. – Нет, это невозможно: я накрепко запер дверь, как вы и приказывали, и только потом отправился в этот трактир. По правде говоря мы не покидали этой комнаты до вашего приезда…
Старый воин все же решил проверить, как обстоят дела. Он прошел к хижине, в которой был заключен паж, и, отворив дверь, был несказанно удивлен, увидев юношу, который, еще не совсем проснувшись, протирал глаза.
– Вот дуралей! – проворчал сквозь зубы старик. – Ну, совершенный тупица!
Прикрыв за собой дверь, он подошел к Эрмольду и сказал:
– Мне приятно, доброе дитя, что ты не искал случая уйти. Ты прилежный юноша и не имеешь недостатка в терпении. Но если ты сумеешь обмануть нашу бдительность и скрыться из-под охраны, то не забудь засвидетельствовать мое почтение своему господину и сказать ему, что сир Артур Букингем горит желанием преломить с ним копье. Надеюсь, что ты сам отыщешь нужные слова, чтобы передать все, мною сказанное, с должной учтивостью. – Он посмотрел юноше прямо в глаза и, в который уж раз, повторил: – Боюсь, если ты все же сбежишь отсюда, нам вряд ли удастся тебя поймать – ищи ветра в поле!
Паж широко раскрытыми глазами уставился на него, словно бы с трудом понимая, что тот ему втолковывает.