— Но как же правила? — с недоумением спросил Эстансио.
— Ведь шаркун, демонстрирующий исключительные качества…
Мюллер подергал свою мефистофельскую бородку.
— Правила, правила! — бросил он пренебрежительно. — Я должен знать точно, а другого способа нет. — Внезапно он резко переменил тему. Во всяком случае, так могло показаться на первый взгляд.
— Вы ведь возвращаетесь с этим рейсом грузового космолета?
Вопрос был чисто риторический. Стажера приглашали остаться на станции еще на год лишь в исключительных случаях. Эстансио кивнул.
Мюллер удовлетворенно улыбнулся.
— Очень хорошо, — сказал он. — Когда уедете, можете говорить об этом сколько хотите. Но пока вы еще тут… Этого не было. Просто не было. Вы поняли?
— Кажется, да… — протянул Эстансио. — Но… почему?
— А потому, что они умнеют, — ответил Мюллер. — Если не принять мер, они все станут умными — куда умнее нас. И они свирепы — вы же видели, как ведут себя дикие. Значит, этого нельзя допустить. Вот зачем мы из века в век сохраняем тут станцию. Чтобы наблюдать за ними. Потому что кто-то уже тогда сообразил, к чему идет дело. Чтобы вовремя осадить их. Но тут хватает идиотов, которые — представьте себе — хотят, чтобы шаркуны эволюционировали. Ну, так им незачем знать про мутацию. Да и остальным тоже.
— А-а… — сказал Эстансио, растерянно сдвинув брови. — Но что мы можем сделать? Как им помешать?
— Не спрашивайте, — хихикнул Мюллер. — Не то я объясню.
— Нет, все-таки… — не отступал Эстансио.
Мюллер налег грудью на столик и многозначительно забарабанил по нему пальцами.
— Вы слышали, кто прибудет с космолетом?
Эстансио задумался, припоминая.
— Ну, Блэкитт, еще Холмен и…
Мюллер жестом остановил его.
— Я говорю не о сотрудниках, а о тех, кому приспичило знакомиться с условиями жизни на планете.
— Хичкок? — Эстансио явно недоумевал. — Но ведь он… он же будет за них заступаться. Он всегда за кого-нибудь заступается.
— Оно так, — согласился Мюллер, — но только он редко бывает в курсе. И по большей части просто сует всем палки в колеса. То же будет и тут.
— Вы уверены?
— Да, уверен, — Мюллер улыбнулся. — Я ему поспособствую.
И он захохотал.
«Я содрогнулся, господа. Содрогнулся!»
Хичкок решил, что именно этой фразой он, когда вернется на Землю, начнет свою речь о том, что ему довелось увидеть на Одиннадцатой планете в системе Скорпиона. Так он начнет свою речь на заседании Общества защиты гуманности, учредителем которого был, и объявит очередную кампанию по помощи и спасению.
Институт Одиннадцатой Скорпиона, конечно, попробует протестовать. Эти ученые завизжат, будто он подтасовывает факты. Пусть их! Те, чьи гнусности он вытаскивал на свет в прошлом, всегда прибегали к подобным уверткам, но тщетно. Широкая публика знала, на чьей стороне правда.
Хичкок составил свое мнение, едва прибыл на Одиннадцатую Скорпиона, а точнее говоря, в ту минуту, когда начал спускаться по трапу, притулившемуся под бортом «Странника». Он был далеко не в лучшем расположении духа — поездка оказалась сопряженной с массой неудобств. «Странник» был грузовым космолетом, а не комфортабельным пассажирским лайнером. Его сунули в одну каюту с молодым стажером, который был так увлечен мутационными возможностями, заложенными в генетических процессах, что только о них и говорил. Духовное убожество ученых просто поразительно!
Держа в руках по чемодану, Хичкок опасливо спускался со ступеньки на ступеньку. Трап был длинный и казался очень ненадежным. Он дрожал и поскрипывал под ударами ветра.
В любом цивилизованном месте к космолету подали бы лифт.
Ветер был ледяной. Он завывал вокруг Хичкока. Он морозил ему горло. Он пронизывал его легкое пальто — на любой цивилизованной планете этого пальто было бы более чем достаточно. Его пепельные посеребренные сединой волосы взлохматились, кончики ушей ныли, отвислые щеки онемели. У него ломило в висках, а на носу повисла капля. Ужасная, ужасная планета!
Хичкок остановился и, опустив чемоданы на ступеньку, попробовал стянуть воротник потуже. Это не помогло — ветер пробрался и сквозь воротник. Хичкок угрюмо посмотрел вниз. Перекинутая через плечо камера больно била его по боку.
Космодром, расстилавшийся у подножья трапа, не украсил бы и временный разведывательный лагерь. Выровненное поле посреди каменистой равнины — и даже без покрытия! Да какое там поле — жалкая площадка! На краю поля, в той стороне, где виднелся черный купол станции, приютилось несколько аэромашин. С другой стороны поле уходило к холодному морю, смыкавшемуся на горизонте с небом. Волны, лениво ворочая ледяное крошево, били в скалы, одевали их кружевом причудливых сосулек.
Хичкок возмущенно взглянул на яркое солнце. Оно пылало в чистом синем небе, но не грело! А уж второе солнце системы и вовсе было жалкой блесткой, еле мерцавшей почти у самых волн.
Совершенно ясно, что эта планета не подходит для обитания. Она не подходит не только людям, но и любым другим живым существам.
Спускаясь, он заметил, что космолет уже разгружается. Кран опускал контейнеры и ящики на сани, которые тут же отъезжали и поворачивали к куполу. В сани были впряжены мохнатые грязно-белые коротконогие создания величиной с хорошего дога. Пока сани грузились, они сидели на задних конечностях, а передние, словно вовсе лишенные костей, складывали почти вдвое, прижимая к телу широкие лапы, похожие на меховые рукавицы. Никто не отдавал им никаких команд. По-видимому, они сами знали, что им следует делать.
На полпути вниз Хичкок остановился еще раз и, обернувшись к человеку, который спускался за ним, указал на упряжки.
— Это что, туземцы? — спросил он. Ему пришлось крикнуть, чтобы перекрыть свист ветра.
Человек — еще один щенок-стажер, не признающий ничего, кроме своей науки, — словно бы не сразу понял его вопрос.
— Шаркуны? — спросил он с недоумением. Потом кивнул. Хичкок снял с плеча камеру и запечатлел сцену погрузки на пленку. Возмутительно! Бедняги превращены в рабов!
У подножья трапа ждали сани, снабженные съемными скамьями. Возле саней стоял человек в длинном теплом одеянии с капюшоном, а восемь запряженных в них шаркунов сидели скорчившись и поеживались от ветра. Человек протянул руку к чемоданам Хичкока.
— Садитесь! — крикнул он. — Мы тронемся, как только спустятся остальные.
Хичкок не выпустил чемоданы. Он поглядел на шаркунов в упряжке.
— Благодарю вас, — сухо произнес он и лязгнул зубами от холода. — Я предпочту пойти пешком.
Человек пожал плечами, но все-таки начал его уговаривать.
— На таком ветру это непросто, — он махнул рукой в сторону черного купола, до которого было не меньше полумили. — Не успеете и двух шагов пройти, как нахватаетесь холодного воздуха и застудите легкие. Поезжайте-ка лучше с нами, простыми смертными.
— Если меня повезут они, я не поеду, — с гордым достоинством ответил Хичкок.
— Кто? Шаркуны? — Человек как будто не сразу его понял.
— Но они же родились и выросли в здешнем климате. Он им нипочем.
— Но они родились и выросли не для того, чтобы быть рабами, — возразил Хичкок.
Сотрудник станции посмотрел на него со странным выражением.
— А, так вы, значит, тот самый Хичкок! Послушайте, уважаемый, вы напрасно воображаете, будто шаркуны — люди. Ничего подобного. Это просто очень смышленые животные.
— Никто во вселенной не рожден для того, чтобы быть рабом, — привычно продекламировал Хичкок.
Его невольный собеседник досадливо хмыкнул.
— Еще раз предупреждаю: пойдете пешком — пожалеете. А теперь садитесь. Мы сейчас трогаемся.
Он ткнул пальцем в сторону саней. Хичкок несколько секунд молча смотрел на него в упор.
Но холод и ветер были убедительнее всяких слов: Хичкок подошел к багажнику саней и поставил на него чемоданы, притопывая, чтобы хоть немного согреть коченеющие ноги. Его онемевшие руки посинели. Тщетно стараясь унять озноб, он сказал себе, что эти существа привычны к здешнему климату, а сани они все равно потащат, поедет он или не поедет. И лишний пассажир в конечном счете никакой разницы не составит.