Внезапно он почувствовал, как что-то щекочет ему шею, и поднял руку — смахнуть непрошенное “что-то” прочь. Рука коснулась теплой маленькой шкурки, и он вскочил с постели, словно ужаленный. Пальцы сжались на горле инопланетянина… Он едва не сбросил эту тварь с груди, как вдруг припомнил — с полной отчетливостью — странное обстоятельство, которое никак не шло на ум накануне.
Пальцы расслабились сами собой, и он позволил руке опуститься. И замер подле кровати, а существо-одеяло так удобно устроилось у него на спине и плечах и обняло его за шею. Он больше не испытывал голода, не был изнурен, и томившая его тоска куда-то исчезла. Он даже не помнил своих забот, и это было самое удивительное: озабоченность давно вошла у него в привычку.
Двенадцать часов назад он стоял в тупичке с существом-одеялом на руках и силился выкопать из глубин заупрямившегося сознания объяснение внезапному и непонятному подозрению — подозрению, что он уже где-то что-то слышал или читал о таком вот плачущем создании, какое подобрал. Теперь, когда одеяло укутало ему спину и приникло к шее, загадка разрешилась.
Не расставаясь с приникшим к нему существом, Харт решительно пересек комнату, подошел к узкой и длинной полке и снял с нее книгу. Книга была старая и затрепанная, лоснящаяся от множества прикосновений, и едва не выскользнула у него из рук, когда он перевернул ее, чтобы прочитать на корешке заглавие: “Отрывки из забытых произведении”.
Он раскрыл томик и принялся перелистывать страницы. Он знал теперь, где найти то, что нужно. Он вспомнил совершенно точно, где читал о создании, прилепившемся за спиной. И довольно быстро нашел искомое — несколько уцелевших абзацев из рассказа, написанного давным-давно и давным-давно позабытого. Самое начало он пропустил — то, что его интересовало, шло дальше:
“Живые одеяла были честолюбивыми. Существа растительного происхождения, они, вероятно, лишь смутно сознавали, чего ждут. Но когда пришли люди, бесконечно долгому ожиданию настал конец. Живые одеяла заключили с людьми сделку. И в последнем счете оказались самыми незаменимыми помощниками в исследовании Галактики из всех когда-либо обнаруженных”.
“Вот еще когда, — подумал Харт, — укоренилось вековое, самонадеянное и счастливое убеждение, что человеку суждено выйти в Галактику, исследовать ее, вступить в контакт с ее обитателями и принести на каждую посещенную им планету ценности Земли…”
“Человеку с живым одеялом, накинутым на плечи наподобие короткополого плаща, уже не надо было заботиться о пропитании, поскольку живые одеяла обладали чудесной способностью накапливать энергию и преобразовывать ее в пищу, потребную для организма хозяина.
В сущности, одеяло становилось почти вторым телом — бдительным, неутомимым наблюдателем, наделенным своего рода родительским инстинктом, поддерживающим в организме хозяина нормальный обмен веществ в любой, даже самой враждебной среде, выкорчевывающим любые инфекции, исполняющим как бы три роли: матери, кухарки и домашнего врача одновременно.
Наряду с этим одеяло становилось как бы двойником хозяина. Сбросив с себя путы однообразного растительного существования, оно словно само превращалось в человека, разделяя чувства и знания хозяина, вкушая жизнь, какая и не снилась бы одеялу, оставайся оно независимым.
И словно мало было взаимных выгод, одеяла предложили людям еще и награду, своеобразное выражение признательности. Они оказались неуемными выдумщиками и рассказчиками. Они были способны вообразить себе все что угодно без всяких исключений. Ради развлечения своих хозяев они готовы были часами рассказывать затейливые небылицы, предоставляя людям защиту от скуки и одиночества…”
Там было и еще что-то, но Харт уже не стал читать дальше. Вернувшись к самому началу отрывка, он прочел: “Автор неизвестен. Примерно 1956 год”.
1956- й? Так давно? Как же мог кто бы то ни было в 1956 году узнать об этом?
Ответ ясен как день: не ног.
Не мог никоим образом. Просто-напросто выдумал. И попал, что называется, в самую точку. Кто-то из ранних авторов научной фантастики обладал поистине вдохновенным воображением.
Под сенью рощицы движется нечто несказанной красоты. Не гуманоид, не чудовище — нечто, не виданное прежде никем из людей. И невзирая на всю его красоту, в нем таится грозная опасность, от него надо, не теряя ни секунды, спасаться бегством.
Харт чуть не кинулся спасаться бегством и… очнулся посреди собственной комнаты.
— Ладно, — сказал он одеялу. — Давай-ка на время выключим телевизор. К этому мы еще вернемся.
“Мы вернемся к этому, — добавил он про себя, — и напишем про это рассказ, и побываем в разных других местах, и тоже напишем про это рассказы. И мне не понадобится сочинитель для того, чтобы написать их, я смогу и сам воссоздать в словах испытанное волнение и пережитую красоту и связать их вместе лучше любого сочинителя. Я же был там собственной персоной, я сам пережил все это, и тут уж меня не собьешь!..”
Вот именно! Вот и ответ на вопрос, который Джаспер задал вечером, сидя за столиком в баре “Светлая звездочка”.
“Что же завтра?” — спрашивал Джаспер.
А завтра — симбиоз между человеком и инопланетным существом, симбиоз, еще столетия назад придуманный писателем, само имя которого давно позабыто.
“Словно сама судьба, — размышлял Харт, — положила руку мне на плечо и мягко подтолкнула меня вперед. Ведь это же совершенно неправдоподобно найти ответ плачущим в тупичке между стенкой жилого дома и переплетной мастерской…”
Но какое это теперь имеет значение! Важно, что он нашел ответ и принес домой, в ту минуту не вполне понимая, зачем, да и позже недоуменно спрашивая себя, чего ради. Важно, что теперь его необъяснимый поступок оправдался стократ.
Он заслышал шаги на лестнице, потом в коридоре. Встревоженный их быстрым приближением, он торопливо потянулся и сдернул одеяло с плеч. В отчаянии огляделся по сторонам в поисках укрытия для инопланетянина. Ну, конечно же, — письменный стол! Он рывком выдвинул нижний ящик и — даром что оно слегка сопротивлялось — засунул одеяло туда.