— А вон петух по двору идет, — слышался голос сестер сзади нас.
— Б-барышни!..
Голос смолкал на минуту.
— Смотрите-ка, да он в треугольной шляпе, — опять раздавался голос.
Мы приподнимались с мест.
— С-с-си-д-дите! Б-барышни!..
Снова наступила маленькая пауза.
— «В четвертый — солнце, луну и звезды», — звучали в комнате наши высокие голоса.
— Ну, смотрите, ради бога! Посмотрите хоть вы сами, Иван Петрович: ведь он идет прямо сюда, с саблей на плече, — в ужасе кричали выдумщицы.
Сзади нас при этом раздавался топот, из которого следовало заключить, что сестры как будто намерены ворваться в нашу учебную комнату и смотреть в окна. Чтобы предупредить их, мы тотчас же вскакивали с своих мест и, несмотря на все уговоры и угрозы учителя, стремительно бежал к окнам; учитель волей-неволей бросался за нами, чтобы остановить нас и рассадить по местам. Поднималась беготня и свалка: ученики бегали от окна к окну, а разъяренный учитель гонялся за ними; ученики увертывались, а учитель ловил их за уши и пойманного драл без всякого милосердия. Сестры же между тем, пользуясь сумятицей, действительно врывались в классную, но вовсе не затем, чтобы смотреть на петуха с саблей, шествующего по двору, а просто затем, чтобы опрокинуть наши стулья, перевернуть стол и побросать на пол книги и прочие учебные принадлежности; так что когда учитель успевал наконец изловить нас, учеников, и притащить к месту ученья, в комнате господствовал уже полнейший хаос.
— Б-барышни! — хватая себя с отчаянием за голову, восклицал несчастный ментор.
Начиналась разборка и установка.
— С-садитесь! — приказывал нам учитель.
— Нет, мы не сядем: зачем ты дерешься, кутейницкая морда?
— Й-й-я вас не бил, — теряется наставник.
— Как не бил? Ах ты, блинохват!
— Разумеется, бил, семинаристишка поганый! — вступаются за нас сестры.
— Н-н-нет!
— А это что? Это что? — показываем мы учителю красные уши и хором запеваем, чтобы окончательно насолить ему:
— «С маслом!» — дружно подхватывают сестры.
Ментор выходит из себя, грозит, уговаривает, машет на нас линейкой, но ничто не помогает. Наконец Иван Петрович делает движение к двери, ведущей на кухню.
— Сейчас пойду к мамаше. Вот будь я анафема проклят, если не пожалуюсь!
Маневр оказывается убедительным. Бунт, по-видимому, прекращается, и мы по-прежнему громко начинаем выхныковать по «Начаткам» повествование о сотворении мира.
Но эта тишина лишь минутная, потому что сестры не могут остановиться в своих выдумках и непременно в это время замышляют какую-нибудь новую проказу. И действительно, едва мы успеваем несколько успокоиться, едва с грехом пополам отбарабаниваем «Начатки» и принимаемся за арифметику, как слышим, сестры о чем-то уже шепчутся за дверями. Мы настораживаем уши.
— Нет, мальчикам не нужно говорить: пускай их учатся, — шепчет одна проказница.
— Ах, нет! давайте лучше скажем им. Зачем же их, бедных, обижать? — противоречит ей другая.
Мы отлично знаем, что сестрам вовсе не о чем нам говорить и что все эти шептанья — чистейший вздор, тем не менее бес любопытства начинает нас смертельно мучить.
— Ты говоришь, сама видела? — продолжают сестры.
— Как же, сейчас видела.
— И что же, много?
— Мно-ого!.. Только, если мы пойдем одни, так мальчикам ничего не достанется.
— А я сейчас им скажу.
— Не го-в-вори! — притворно упрашивает другой голос.
— Нет, скажу. Я не такая, как ты: я не могу не сказать, потому что они мне братья.
— Ну, скажешь, так я тебе никогда не дам своих кукол играть.
— А вот, скажу же! Сейчас скажу!
Сестра откашливается, высовывает голову в дверь и торжественно произносит:
— Дети! мальчики! мак принесли, маковники…
Хотя нам положительно известно, что никаких маковников не приносили, однако при словах «мак» и «маковники» мы невольно поднимаемся с своих мест.
— Р-ра-ди б-бога, сидите! — привскочив на стуле и загораживая нам путь руками, заикается злосчастный Иван Петрович.
— Ну, не верите, так мы одни пойдем есть.
— И мы! и мы! — невольно вырывается у нас возглас.
— Девочки, пойдемте!
Сестры ухватываются одна за другую и вереницей пробегают через учебную комнату, направляясь к кухне, где, по их словам, находится соблазнительный мак. Напрасно учитель встает с места, напрасно он делает какое-то уморительно-грозное лицо и решительно становятся на дороге, по которой мы можем устремиться за сестрами, — нас уже не удержать. Подобно бурному потоку, ниспровергающему все, попадающееся на пути, пригнув головы книзу, как пули, пущенные из ружья, бросаемся мы к дверям, и грозно-смешной Иван Петрович, делать нечего, уступает и летит следом за нами. Сестры между тем вовсе и не думают бежать на кухню, где, разумеется, нет никакого мака, а ни больше, ни меньше, как обегают кругом и через другие комнаты врываются в классную, где сию же минуту и ставят все вверх ногами.