Спускался тихий, теплый, темный вечер; в небе загорались звезды, легкий ветер разносил аромат цветущих яблонь и вишен. На сердце становилось сладко, утихала печаль, отходили заботы. И далеко за полночь иногда засиживались здесь молодые евреи и еврейки, да и старые неохотно уходили в свои душные, грязные, переполненные людьми, комнаты.
И вот в эти-то тихие вечера стали появляться привидения.
Когда делалось совсем темно, вдруг со стороны улицы вырастали белые, длинные фигуры со светящимися зловещим блеском глазами и медленно надвигались на площадь.
С истерическими криками и визгами бежали в свои дома и домишки женщины, дети с воплями устремлялись домой, старики шептали молитвы и даже молодежь, вздрагивая и бледнея, торопилась скрыться.
Сначала в городе не верили этим рассказам, потом стали смеяться, -- но привидения появлялись то раз, то два раза в неделю и бедные евреи, едва наступали сумерки, забивались в свои лачуги и боялись выходить из дома.
Экзамены наши подходили к концу. Накануне последнего экзамена по Закону Божию мы по обыкновению собрались у Трубиных в саду и, ради такого случая, они приволокли самовар и устроили чаепитие в палатке.
Спустился вечер, темный, душный, полный весенней неги.
Прохоров вдруг сказал:
-- И вот в такое время выходят привидения!
-- Вздор, -- закричал Петр, -- мы их с Гришей решили на чистую воду вывести!
-- Как?
-- И очень просто, -- ответил Григорий; -- только мы решили это сделать после того, как переходные свидетельства получим, чтобы мы могли...
-- Молчи! -- остановил его Петр.
Он не окончил фразы и начал снова говорить:
-- И вот, если из вас кто хочет, милости просим! Завтра у нас экзамен, послезавтра -- совет, в субботу получаем свидетельства и в субботу же вечером охота на привидения! А?
-- А не страшно? -- спросил Прохоров.
Мы рассмеялись.
Вызвался я и Плаксин.
-- Только уговор: молчать! А то пойдет звон и до самих привидений дойдет. Тогда всё дело испорчено. Ты уж, Прохоров, помолчи!
-- Ну, тоже, стану я болтать! -- обидчиво отозвался Прохоров.
Всё-таки, собравшись на экзамен, мы сказали про план братьев Трубиных Довойно и еще одному товарищу, которые оба присоединились к нам.
Григорий и Петр, видимо, хлопотали за приготовлениями. Они достали длинные шесты и распилили их на палки в рост человека. Несколько раз они уходили на целый день; один раз к ним пришли два еврея и они долго шептались в палатке Григория.
Наконец, в субботу мы получили желанные свидетельства с надписью "переведен в УИ-й класс", и инспектор каждому из нас сказал напутствие, приглашая на занятия 17-го августа. До этого времени мы были свободны, как птицы. Большинство, в том числе я и Довойно, собирались уехать на другой же день: я -- на урок, он -- к родителям в имение.
Григорий подошел к нам и сказал:
-- Сегодня приходите в 7 часов и во всем черном: и фуражка и блуза.
-- На охоту! -- весело сказал Довойно.
Григорий вздернул плечами:
-- Может, и сражение будет!
Мы собрались в назначенное время.
Григорий торжественно стал перед нами и сказал:
-- Для успешного дела, господа, нужно прежде всего согласие, потом -- спокойствие и смелость. Мы с братом всё обдумали, составили план и вы должны нам во всем верить и повиноваться. Согласны ли вы?
Это уже походило на сцену "клятва на мечах" и нам очень понравилось.
-- Согласны! Чего тут! Иначе бы не пришли! -- ответили мы.
-- Отлично! Тогда разделимся. Двое с Петром, двое со мною. Идите парами, сговоритесь и подходите к нам.
Я отошел с Кондратьевым, Довойно с Плаксиным, пошептались и вернулись к братьям. Мы подошли к Григорию.
-- Ель или буковица? -- спросил я.
Пусть ель будет! -- сказал Григорий, и я остановился подле него, а Кондратьев пошел к Петру. Петр выбрал Довойно, а к нам присоединился здоровяк Плаксин.
-- Теперь марш! Иди, Петр! -- сказал Григорий. -- Свисток с тобой?
-- Есть! -- ответил Петр. -- Ну, идемте! -- и, кивнув нам, он пошел из сада в сопровождении Довойно и Кондратьева.
Минут через 20 вышли и мы. Мы пошли не обычной дорогой, а следом за Григорием через заборы и чужие дворы, через проходы и чужие сады, через какие-то щели, пока не вышли на грязный двор, тесно загороженный ветхими домишками. С крыльца одного из них к нам подошел высокий, тонкий юноша с ярко горящими глазами.
-- Здравствуйте! -- сказал он и потом, вытянув руку, показал Григорию короткую толстую палку: -- это хорошо будет?