Теперь же, осенью 1967 года, почти через пятнадцать лет после скандала в Германии, у него не оставалось ни шансов, ни желания участвовать в оперативных мероприятиях. Время охладило его пыл и стремление к оперативной работе, притупив боль давнего разочарования. Он почти привык к комфорту и удобствам, которые дарило ему более спокойное существование. Теперь он мог позволить себе холить и лелеять свои усы а ля Кларк Гейбл; к тому же Гримальди отрастил длинные волнистые волосы и находил, что кошачьи зеленые глаза удивительно красиво контрастируют с его смуглым цыганским лицом. Неизменной со времен бурной юности осталась любовь к яркой одежде, ювелирным украшениям, изысканной пище и тонким винам. Все это вполне сочеталось с ролью, которую он избрал для себя, - ролью отчаянного авантюриста-аристократа, не чуждого простых земных радостей.
Сегодня ночью на протяжении долгого трансатлантического перелета он прекрасно выспался, пользуясь тем, что был в салоне один. Лишь в дальнем конце прохода между креслами, где мерцал неяркий голубой огонек, клевал носом на своем посту стюард. Но даже во сне завеса тайны, которой был окутан ночной полет, продолжала беспокоить Гримальди. Зачем его вызвали? К чему все эти предосторожности? Судя по всему, в конце этого путешествия его ждало важное задание, вот только какое? Франко Гримальди пережил несколько поворотов в своей карьере и знал, что изменения не всегда бывают к лучшему.
Наконец самолет замедлил движение и остановился. Стюард отпер входную дверь салона и поманил Гримальди рукой. Тот набросил плащ на плечи и шагнул наружу. Утро было премерзкое: низкое темное небо продолжало изливать потоки воды, а ветер дул холодный, порывистый. Складной металлический трап был мокрым и скользким, ветер хлестал его по лицу и трепал длинные волосы. Не успел Гримальди выйти, как тотчас почувствовал на своей коже тяжелые, холодные капли.
На блестящем от дождя гудроне рулежной дорожки, совсем рядом с трапом, его ожидал черный "шевроле". Гримальди отворил заднюю дверцу, и его обдало теплым воздухом из салона. Он почувствовал приятный аромат крепкого табака, напоминающий ему запах сандалового дерева.
- Входи, Наполеон, - пригласил сиплый голос с сильным акцентом уроженца Новой Англии, и Гримальди удивленно округлил глаза.
- Доброе утро, Джим, - с трудом справившись с собой, проговорил он. Вот это действительно сюрприз.
Джеймс Макферсон, его бывший босс в Германии, поднялся довольно высоко и теперь являлся заместителем директора ЦРУ по стратегическому планированию. Это означало, что в иерархии фирмы он был третьим человеком после самого директора и его заместителя по оперативной работе. Гримальди никак не ожидал, что такая шишка лично приедет встречать его, и поэтому устроился на заднем сиденье, чувствуя некоторую неловкость и скованность.
- Как долетел? - небрежно поинтересовался Макферсон. Ответа он не ждал. - Как там в Лондоне? - Непокорный вихор на макушке совсем поседел, но все так же победно торчал вверх, придавая его благородным чертам лица озорное мальчишеское выражение.
Второй человек, сидевший за рулем машины, обернулся, и его лицо, худое и костлявое, исказилось в кривой улыбке. В светлых водянистых глазах застыло холодное, оценивающее выражение, которое Гримальди помнил очень хорошо.
- Добрый день, дорогой друг, - проговорил водитель по-французски с сильнейшим акцентом.
- Хэлло, Уолт, - отозвался Гримальди, с трудом скрывая свою неприязнь. - Теперь возишь босса, как я погляжу? Я всегда знал, что когда-нибудь и ты получишь повышение.
Улыбка на лице Уолта Рейнера исчезла. Гримальди терпеть не мог помощника Макферсона, который был просто самодовольным ничтожеством. Несколько лет назад Рейнер приобрел дурную привычку разговаривать с Гримальди на своем школьном французском, причем находил это очень смешным.
- Мы решили не брать с собой водителя, - пояснил - Макферсон. - О нашей встрече никто не должен знать.
- Почему? - удивился Гримальди. Если они приехали на машине, значит, аэродром находится где-то неподалеку от Лэнгли Вудс. - К чему вся эта секретность?
Макферсон вынул изо рта трубку и посмотрел в окно.
- Я предпочел бы поговорить об этом за завтраком в каком-нибудь укромном местечке.
- А я предпочел бы поговорить об этом сейчас, - негромко, но твердо отозвался Гримальди. - Я уже по горло сыт тем, что мною помыкают сплошь и рядом, Джим. Должен заметить, что я уже вырос из коротких штанишек и мне не нравится, когда мне приказывают бросить свою работу посреди ночи и пролететь пять тысяч миль, не объясняя зачем. Так что давай обойдемся без завтрака и поговорим.
Макферсон ответил не сразу. Некоторое время он сосредоточенно изучал мокрый мундштук трубки, затем бросил взгляд на Рейнера. Тот пожал плечами. В наступившей нежданной тишине барабанная дробь дождевых капель по крыше машины поднялась до сердитого, оглушительного стаккато. Наконец Макферсон повернулся к Гримальди.
- Ну хорошо, - согласился он, и его аккуратно вылепленное, тонкое лицо внезапно посерьезнело. - Нам нужно, чтобы ты отправился в Москву.
На долю секунды Гримальди потерял дар речи, недоверие смешивалось в нем с нарождающейся радостью.
- В Москву? Но зачем?
- Мы хотим, чтобы ты вышел на связь с агентом, - ответил ему Макферсон, пристально разглядывая Гримальди своими карими глазами.
Франко Гримальди не отвел взгляда.
- Я уже пятнадцать лет не был на оперативной работе, Джим, и весь пропах нафталином. Мне казалось, что у вас должны быть в Москве более квалифицированные сотрудники.
- Так оно и есть, - согласился Макферсон. - Но этот агент требует особого подхода. По всем статьям это выдающийся человек.
- Ну-ка, постой-постой... - пробормотал Гримальди и выпалил вопрос, который вертелся у него на кончике языка: - Но почему я?!
Рейнер и Макферсон обменялись улыбками.
- Мы, конечно, никогда бы не сделали этого по собственной воле, будь уверен, - весело сообщил Рейнер. - У нас было много кандидатов, но он попросил, чтобы это был ты. Понятно?