Гримальди, потрясенный, уставился на начальника.
- Черт меня возьми! - пробормотал он. - Олег Калинин, черт меня возьми совсем... - Нахмурившись, он подозрительно оглядел Макферсона с ног до головы.
- Надеюсь, вы не вздумали меня разыграть? Макферсон покачал головой.
- Все равно я не могу в это поверить, - упрямо тряхнул головой Гримальди, а память уже уносила его в черные развалины послевоенного Берлина. - Он сделал это, - прошептал он, удивленно покачивая головой. - Он сделал это, и ему удалось выжить!
Углубившись в воспоминания, он не сразу понял, что Макферсон обращается к нему.
- Что мне хочется узнать, - говорил тот, - так это почему после стольких лет он спрашивает именно о тебе.
- Мы вместе проводили несколько операций, - осторожно сказал Гримальди. - Разыскивали нацистских преступников.
Лицо Калинина всплыло из глубин памяти таким, каким он впервые увидел его тем вечером, в помещении берлинской комендатуры. Это было как раз накануне Нюрнбергского процесса, когда русские и американцы на короткое время объединили свои усилия в охоте за нацистскими преступниками. Многие из тех, кого они разыскивали, заранее подготовили фальшивые документы и легли на дно. Одни скрывались в горных деревушках и лесных чащобах, другие растворились в безликих толпах голодных солдат вермахта, которые бродили по развалинам великого рейха, разыскивая и не находя свои разрушенные дома и семьи. Именно в этот момент Гримальди получил приказ явиться в русскую комендатуру Берлина для встречи с капитаном Калининым.
Рослый, красивый, с широкими скулами и волосами песочного цвета, с ямочкой на подбородке и поистине детским любопытством, сверкавшим в живых темных глазах, капитан Калинин разрушил все представления Гримальди о советских офицерах. Он ожидал увидеть стандартного русского - упрямого, флегматичного, подозрительного и враждебного. Молодой офицер с заразительным беззаботным смехом произвел на него сильное впечатление. Олег Калинин был откровенным, раскованным до непочтительности и очень горячим: их первый же вечер завершился грандиозной дракой с британской военной полицией в печально известном баре "Фетт Мадхен". Гримальди сам не заметил, как поддался очарованию своего нового знакомого. К тому же во многих отношениях русский являлся отражением его собственной сущности: был азартен, честолюбив и величественно-равнодушно относился к армейской иерархии званий и должностей. Кроме того, было в его взгляде, в его улыбке, в легком прикосновении руки нечто такое, что мог понять только Гримальди.
Через два дня они стали любовниками. Никогда больше Гримальди не чувствовал столь сильной любви к другому человеческому существу, в которой смешались физическое удовлетворение, единение умов и душевная гармония. И хотя их отношения продолжались всего несколько месяцев, для Гримальди они остались самой большой в его жизни любовью. Иногда по ночам он грезил о своем русском друге, просыпаясь от желания коснуться его гладкой кожи и ощутить тепло его тела.
- Олег был авантюристом, искателем приключений, - громко сказал Гримальди, вопрошающе глядя на Макферсона. "Неужели он знает? Неужели догадывается?" - пытался понять он.
- Русский, - продолжал он, - коммунист, офицер КГБ, и при том он был игроком, преступником по натуре.
Макферсон, сидя напротив него на диване, продолжал пить маленькими глотками свой черный кофе, внимательно поглядывая на Гримальди поверх золотого ободка чашки.
Франко Гримальди тоже взял себе чашечку, но не ради кофе, а ради удовольствия от того, что ему прислуживает Рейнер.
Именно Калинин был человеком, разбудившим в душе Гримальди интерес к России - загадочной и могущественной империи, которая поклялась уничтожить его собственную страну, одновременно отчаянно пытаясь подражать ей; к ее народу - к людям, которые могли быть приятными и сентиментальными, преданными друзьями, оставаясь одновременно безжалостным и коварным противником.
- Мы были весьма заинтересованы проектом наци, - продолжал Гримальди. - Калинин прилично говорил по-английски, знал несколько слов по-немецки. Третьим с нами был британский эксперт Тони Вайткомб. Он родился в Берлине и бегло говорил по-немецки. Нам троим удалось раскрыть несколько секретных маршрутов, какими гитлеровцы пользовались, чтобы выбраться из Германии.
Гримальди невольно улыбнулся.
- Жаль, что ты не видел нас тогда. Мы радовались как школьники, когда нам удалось раскрыть первый план - "Паук".
Макферсон слегка приподнял брови.
- По-немецки это называлось "Die Spinne", - объяснил Гримальди.
В самом деле, эта организация подобно пауку раскинула свои сети во многих странах, переправляя нацистских преступников из южных районов Германии и Австрии в Испанию и итальянские портовые города.
- Была еще одна организация "Die Schleuse" - "Шлюз", которая проложила тропу через Германию и Австрию в Геную и Неаполь. Оттуда нацисты перебирались на кораблях в Аргентину. Но самые опасные преступники бежали от возмездия через "Одессу", - сказал Гримальди и пояснил: - "Одесса" - это сокращенно "Organization der Ehemaligen SS Angehorigen", то есть Ассоциация бывших эсэсовцев.
Они трое, продолжал рассказывать Гримальди, были молоды, исполнены энтузиазма и желания рисковать. Переодевшись в гражданское, они внедрились в организацию бывших членов СС, причем Тони Вайткомб выдавал себя за сержанта из Баварии, а Гримальди - за бывшего коллаборациониста-француза. Калинину повезло гораздо меньше. Его снабдили документами офицера армии генерала Власова, но они ничем не могли ему помочь. С русскими никто не хотел связываться.
Вайткомб и Гримальди побывали на нескольких конспиративных встречах членов ассоциации в Берлине. Дважды им удавалось обнаружить местоположение штаба "Одессы" - в первый раз в отделении одного из госпиталей, где якобы лечили опасные инфекционные болезни, а во второй раз - на заброшенном хуторе возле дороги на Дрезден.
Рассказывая об этом, Гримальди вновь почувствовал острое разочарование, как будто это случилось только вчера.
- Мы так гордились, докладывая о своем успехе, однако все наши достижения утонули в канцелярщине и волоките. Информация уходила из координационного центра, как вода сквозь решето, поэтому, когда наши спецподразделения прибыли на место, обнаружилось, что птички разлетелись. Для меня и Калинина это было чересчур, - продолжал Гримальди. - Мы не могли стерпеть такой нерасторопности и посредственности. Наши командиры не сумели завершить операцию, и мы решили сделать это сами.