– Шанце, - позвал он. - Из чего делать жучок?
Немец не понял.
Флич показал ему пробку и замысловато повертел вокруг нее пальцем. Шанце пожал плечами.
– Про-во-лоч-ка… Маленькая, - раздельно произнес Флич.
– О!… Про-во-лош-ка… - Шанце подошел к своему шкафчику, открыл ящик, стал рыться в нем. Потом протянул Фличу пробку.
– Эс ист гут… Хорошо…
Флич взял у него пробку и повертел в пальцах. Она ничем не отличалась от той, что он вывинтил. А Шанце говорит "гут". Он ввинтил ее вместо перегоревшей и закрыл дверцу щита. Сейчас он вернется в артистическую и, если свет не горит, найдет проволочку и придет сюда снова.
В дверях он остановился.
– Шанце. В девять, - и для верности показал девять палцев.
Шанце кивнул и легонько стукнул Флича по плечу.
Флич деловито устремился к выходу, проходя мимо эсэсовца, он показал ему пропуск и сказал:
– Пойду проверю. Может, еще вернусь!
Эсэсовец ничего не понял и равнодушно посмотрел ему вслед.
Еще в коридоре Флич увидел в проеме двери артистической свет. Слава богу!
Танцовщицы без стеснения переодевались. Федорович стоял у окна спиной к ним. Он никогда не смотрел на "жалких грешниц", когда они переодевались. В углу оркестранты играли в карты.
Флич переодеваться не торопился. Он включил электрический утюг и стал ждать, пока нагреется.
В комнату заглянула Гертруда Иоганновна.
– Оркестранты - в зал.
Оркестранты бросили карты, торопливо подхватили инструменты и ушли.
– Девочки, шевелитесь. Как у вас, Флиш? - спросила она по-русски.
– Аппаратура готова, фрау Копф.
Она улыбнулась ему серыми глазами и сказала:
– Начало сегодня ровно в девять.
В ресторане стоял гул. Офицеры и штатское начальство уже расселись за столиками, откупоривали бутылки, нетерпеливо выпивали. Звенели бокалы, звякали о тарелки ножи и вилки. Табачный дым уплывал под потолок к люстрам.
Штурмбанфюрер Гравес встречал бригаденфюрера Дитца на улице. Когда подкатил серый "Мерседес", подскочил к машине и открыл дверцу.
Первым из машины вылез Дитц, широкоплечий, грузный, с тщательно выбритым гладким розовым лицом под фуражкой с высокой тульей. Выбравшийся за ним полковник фон Альтенграбов казался рядом с ним игрушечным, ненастоящим.
Он ни за что бы не поехал с бригаденфюрером в одной машине, но положение хозяина города обязывает.
– Мой бригаденфюрер, мы ждем вас, - сказал Гравес и сделал широкий приглашающий жест в сторону входной двери.
"Мерзавец! - сердито подумал фон Альтенграбов. - А меня здесь нету?" И сказал надменно, глядя мимо Гравеса:
– Идемте, бригаденфюрер.
В ресторан Дитц и фон Альтенграбов вошли плечом к плечу.
Офицеры вскочили. Шум утих.
Гертруда Иоганновна двинулась навстречу, сияя улыбкой.
– Господин бригаденфюрер, для нас большая честь принимать вас.
Дитц поднял светлые густые брови.
– Фрау Копф, хозяйка нашей гостиницы, - сердито представил ее фон Альтенграбов, бросая хмурые взгляды по сторонам: не смеется ли кто? Лица офицеров были серьезны.
– Благодарю вас, фрау Копф, - улыбнулся Дитц и согнул кренделем руку.
Гертруда Иоганновна продела в крендель свою, и так, под руку, они проследовали к столику возле эстрады. Фон Альтенграбов вышагивал сзади, а следом - довольный Гравес.
Гертруда Иоганновна церемонно усадила гостей за столик, извинилась и вышла.
Бригаденфюрер махнул рукой.
– Садитесь, господа! Мы славно поработали, теперь славно повеселимся.
Он не важничал и слыл "простецким парнем" в своем кругу. И иногда лично делал черную работу в застенках СД.
Невидимый за занавесом оркестр заиграл марш. Занавес дрогнул, раздвинулся, и все увидели на эстраде большой портрет фюрера, обрамленный зеленой еловой гирляндой. На нем скрестились лучи прожекторов.
– Хайль Гитлер! - крикнул фон Альтенграбов.
– Хайль! - дружно ответило несколько десятков глоток и вскинулось несколько десятков рук.
– Зиг!
– Хайль! - охотно проревел зал.
– Зиг!…
Солдат возле двери рванул ручку рубильника.
Свет погас.
И в то же мгновение возникла непонятная яркая вспышка.
Штурмбанфюрер почувствовал невыносимую боль в ушах, словно в них внезапно вбили гвозди. Ускользающее сознание зафиксировало падающую люстру. Она ослепительно сверкнула в луче прожектора.
Без четверти девять Шанце отослал поварих чистить картофель во двор. Собственно, чистить его можно было и на кухне. Но там стояла несусветная жара, занудный вентилятор, несмотря на наступивший вечер, гнал горячий сухой воздух. Не надышишься. И потом жалко этих немолодых женщин. Он привык к ним, а если когда и прикрикивал на них, то не со зла. И они понимали это. И раньше, бывало, чистили картофель во дворе. Выносили потертые табуреты, бак с водой, ведро для очисток. Присоединялась синеглазая Злата. Сегодня Златы не было. Вместо нее - два потных неуклюжих солдата. Пусть сидят в посудомоечной. Злату бы он выгнал во двор.
Шанце отослал поварих, а сам остался. Нельзя уходить всем. У дверей - эсэсман. Кто его знает, еще взбредет в голову сунуться в его клетушку. А там - тонкие провода тянутся из-под дверцы щита под койку. Даже если и не заподозрит ничего, зацепит ненароком, оборвет.
Шанце подхромал к плите, втянул длинным носом воздух: не горят ли отбивные? Прихватил полотенцем край большой сковороды, встряхнул ее. Пожалуй, пора сыпать лук.
Но не посыпал. Скоро девять. Кто их будет есть после девяти?
Он почему-то вспомнил своего генерала Клауса фон Розенштайна. Сколько лет кормил! Не злой был генерал. Вежливый, Бисмарка читал и еще кучу книг. Ученый. Такой осторожный человек был генерал, а и его захлестнула коричневая чума. Старый уже, а туда же, на фронт запросился.