Выбрать главу

– Пожаловались?

– Какое! Замок на мастерской. Все они, русские свиньи, такие: как деньги вперед, так тут как тут, а как отработать - его и след простыл. Всех бы их на веревочку нанизать, камень прицепить да в реку. Скушали бы котлетку, госпожа надзирательница. С продуктами-то нынче не очень. Я вам завтра еще принесу. Такой даме надо цвет лица оберегать!

– Спасибо, господин фельдфебель, - надзирательница улыбнулась. - Я завтра не дежурю.

– Я и послезавтра принесу. Разрешено госпожу Копф кормить от ресторана.

Значит, Захаренок и Каруселин успели уйти. Петера, вероятно, спрятал Шанце. Уж очень у него хитрый вид. Ах, Шанце, Шанце… Милый мой повар. Пока живы такие, как вы, - жива Германия, настоящая Германия, без коричневой чумы.

– Спасибо, Гуго. Я попрошу доктора Доппеля похлопотать. Вы достойны чина обер-фельдфебеля.

– Рад стараться, госпожа Копф! - Шанце по-военному щелкнул каблуками. Он понял, что она хотела сказать.

– Десять минут прошло, - неуверенно сказала надзирательница. - Но если вы хотите…

– Никак нет, госпожа надзирательница. Порядок есть порядок.

Гертруде Иоганновне очень хотелось спросить Шанце: не знает ли он о Фличе? Но она не спросила. И так сказано слишком много.

– Спасибо, Гуго. Я полагаю, что недоразумение скоро разъяснится. Я вернусь, и мы с вами примемся за восстановление нашего дела. Приведем в порядок ресторан.

– Непременно, госпожа Копф.

Гертруда Иоганновна заложила руки назад и пошла обратно в камеру. Сапожки надзирательницы стучали позади.

Через несколько минут она занесла в камеру ровно половину котлет, хлеба, курицы и огурцов. У нее было виноватое лицо.

– Вы уж извините, фрау Копф. Нас там трое.

– Ешьте на здоровье.

– А я принесу вам кофе, который пьем мы! - сказала надзирательница со значением. - И если вы утомились - можете прилечь. Я ничего не вижу.

Гертруда Иоганновна кивнула.

– Благодарю вас, госпожа надзирательница.

Ах, какие это были котлеты! Шанце - чудодей!

Она ждала его все следующее утро и бесконечный тягучий день. И вздрагивала, когда гремел засов и отворялась дверь. Но принесли обычный завтрак. Потом суп из брюквы. Она хотела было спросить, не приходил ли кто к ней. Но поняла, что спрашивать глупо. К супу она не притронулась, доела курицу с огурцом. Желудок отвык от нормальной пищи, стал тяжелым, ее клонило ко сну, но лечь она не решилась - дежурила другая надзирательница.

Вечером снова загремел засов. Гертруда Иоганновна сидела на нарах и даже головы не повернула, только поднялась и стояла, безучастно глядя в стенку.

– Идемте, арестованная.

– Свидание? - встрепенулась она.

Надзирательница посмотрела на нее удивленно.

– С вещами.

Никаких вещей у Гертруды Иоганновны не было. Как забрали ее в вечернем концертном платье, так она в нем и просидела все время. Платье помялось, потускнело.

Привычно сцепив руки за спиной, она вышла из камеры. Туфли-лодочки на высоких каблуках отстукивали шаги.

В комнате, где вчера состоялось свидание с Шанце, надзирательница передала ее двум молчаливым эсэсовцам. Один из них расписался в какой-то амбарной книге.

"Уводят из тюрьмы", - поняла Гертруда Иоганновна. Из тюрьмы могли увести на допрос, в концентрационный лагерь, в другую тюрьму или на казнь. Еще вчера утром она чувствовала себя такой усталой и несчастной, так подавленной неведением и одиночеством, что равнодушно пошла бы куда угодно. Хоть на казнь. А сегодня ей хотелось жить. Петер не у них. И товарищи успели уйти. И Иван где-то воюет. Надо жить. Надо бороться.

В знакомом кабинете покойного штурмбанфюрера за письменным столом сидел мужчина в коричневом штатском костюме и рябом галстуке. Он поднялся, когда ее ввели, вышел из-за стола, вежливо поклонился, показав лысину, прикрытую у лба тщательно зачесанной прядью.

– Здравствуйте, фрау Копф. Надеюсь, вы здоровы?

– Благодарю вас.

Гертруда Иоганновна внутренне собралась. Манеры штатского не похожи на манеры допрашивавших ее до сих пор офицеров. И взгляд приветлив. Впрочем, она артистка и видела, как улыбаются, когда плакать хочется.

– Витенберг, - представился штатский. - Прошу вас. Присаживайтесь. Он пододвинул ей стул, а сам сел на такой же напротив, как бы подчеркнув доверительность беседы.

И это она уже видела. Что-то привлекло ее внимание, что-то необычное. Она украдкой огляделась. Ага. Возле двери, за маленьким столиком сидит невзрачный человечек над стопкой бумаги, а возле стоит стакан с отточенными карандашами. Человечек так тих и неприметен, словно принадлежит к мебели и сидит здесь вечно.

– Вам большой привет от доктора Доппеля.

Гертруда Иоганновна посмотрела на Витенберга недоверчиво, уж очень неподходящее место для передачи приветов.

– Он много рассказывал о вас. - Витенберг не обратил внимания на ее недоверчивый взгляд. - Много весьма лестного. Не скрою, мне было приятно слушать. Мне поручено заниматься делом о взрыве в ресторане вашей гостиницы. Я познакомился с материалами предварительного дознания. Навел кое-какие справки. Полагаю, вы понимаете, что вас арестовали не случайно.

Хорошо, что она собралась внутренне и может скрывать свои чувства и мысли. Только бы не задрожали руки.

Она положила руки на колени и сцепила пальцы, жест человека, который готовится к длинному разговору. Ничего больше.

– Надеюсь, вас не подвергали жестким допросам.

Она вспомнила человека, которого тащили по коридору за руки.

– К сожалению, иногда приходится применять на допросах различные методы, доискиваясь истины. Преступникам психологически свойственно скрывать истину, поскольку она их изобличает. А изобличение ведет к наказанию.

Витенберг смотрел на Гертруду Иоганновну приветливо: мол, я рассказываю вам все это, чтобы вы меня правильно поняли. А она внутренне содрогнулась. Но ничем не выдала себя.

– Очень сожалею, что пришлось доставить вам несколько неприятных недель. Вы ведь не впервые были в тюрьме?

– Да. Меня сажали туда большевики. - Она не узнавала своего голоса.