– А вы исключите бороду. Лейтенанта саперного не помните?
Флич заволновался.
– Боже мой… Конечно… Еще у вас фамилия… такая… ярмарочная. Ах, ну напомните…
– Каруселин.
– Верно… Лейтенант Каруселин! Здравствуйте, голубчик! - он схватил руки лейтенанта и начал трясти с такой сердечностью, что у того сжало горло. - Живы, голубчик, товарищ лейтенант. Это расчудесно!…
– Вспомнили?
– Еще бы!
– А теперь забудьте, товарищ Флич. Не Каруселин я и не лейтенант, а Чурин, Геннадий Чурин, водопроводчик.
Флич всплеснул руками растерянно:
– Конечно, конечно, товарищ Чурин.
– Господин Чурин, - улыбнулся Захаренок.
– Само собой. Господин Чурин. - Флич достал из кармана носовой платок, вытер шею и лицо, сунул платок обратно.
– Теперь к делу. У вас пропуск в гостиницу есть? - спросил Захаренок.
– Конечно.
– Покажите.
Флич показал пропуск - серый листок картона с наклеенной на него фотографией, какими-то значками и большой печатью с орлом.
– Ясно. - Чурин нахмурился, поскреб бороду и вопросительно посмотрел на Захаренка.
Тот покачал головой:
– Такого не сделать.
Чурин вздохнул. Надо решать. Другого выхода нет. Произнес медленно, словно вкладывал в слова какой-то очень важный скрытый смысл:
– Товарищ Флич, я работал две недели в гостинице…
– Как же я вас там не приметил?
– У каждого свое дело и свое место. Вы - артист, я - водопроводчик. Вы на сцене, я - в сортирах да подвалах. Сегодня у немцев совещание. Отовсюду понаехали. Вечером соберутся в ресторане. Среди них крупные шишки. Собрались, чтобы обсудить методы борьбы с партизанами. Усваиваете?
Флич слушал внимательно, стараясь угадать, к чему ведет это вступление, и только коротко кивнул.
– Наше командование решило провести диверсию. Пусть знают, что мы не дремлем. Я с вами абсолютно откровенен, товарищ Флич.
Флич снова коротко кивнул.
– Нам удалось заложить заряды взрывчатки в ресторане. Это было очень нелегко - работать под носом у службы безопасности. Сегодня я должен был подсоединить провода к сети. Но меня не впустили в гостиницу, - Чурин помахал своим пропуском. - Они нас переиграли. Они уедут отсюда живыми и невредимыми. И будут уничтожать советских людей. Вот такое положение сложилось на текущий момент.
Чурин замолчал. Лицо его было серьезным и скорбным, будто он уже видел будущие жертвы фашистов. И Захаренок молчал.
– Я догадывался, что что-то готовится, - сказал Флич задумчиво. - Я, видите ли, иллюзионист и манипулятор, а потому чрезвычайно наблюдателен. Да к тому же кое-что проносил туда в своей аппаратуре. У меня, видите ли, есть аппаратура с двойными стенками. Не скрою. Хотя это - профессиональная тайна… Значит - взрыв в ресторане…
Он живо представил себе самого себя на сцене - белая манишка, черный фрак, лаковые туфли. В руках "волшебная" палочка. Вот он наливает воду из кувшина в вазу. Накрывает вазу пестрым платком. Прикасается к ней палочкой… И вместо цветов, которые должны появиться в вазе - грохот, к потолку взлетают столики, с потолка рушатся люстры - дым, пыль, крики, кровь… Содом и Гоморра. Гибель Помпеи!… Впечатляющий фокус.
И тотчас подумал: а как же Гертруда? Дьякон Федорович? Как же мальчики? И наконец, как же он сам, Жак Флич собственной персоной?
Он растерянно посмотрел на Чурина, потом на Захаренка.
– Взрыв в ресторане. А как же?… - он не договорил, Чурин понял.
– Гертруда Иоганновна должна была вывести всех из гостиницы до взрыва.
– Значит, Гертруда в курсе? Ну, да… разумеется… И ни слова…
– Но вывести из гостиницы никого не удастся, - сказал Чурин. - Немцы без специальных пропусков никого не впускают и не выпускают. Полагаю, что ваш пропуск только на вход. Гравес очень осторожен.
– Выходит, и тут переиграли?
– Выходит.
– Намерены уехать целыми и невредимыми наверняка?
– Намерены.
– И вы им не помешаете? - возмутился Флич.
– Я не могу попасть в гостиницу. Никто не может.
В подвале повисло тягостное молчание.
Захаренок водил пальцем по краю медного таза. Никого не торопил. Пусть каждый решает сам за себя. Все главное сказано. Теперь пусть каждый думает и решает. На риск надо идти с открытыми глазами и свободным от страха сердцем.
Чурин молчал угрюмо. В любом случае за операцию отвечает он. И рисковать должен он. И замкнуть концы - его дело. Потому что еще неизвестно, как повернется, как поведут себя стены и потолки - здание старое. Могут и перекрытия рухнуть.
– Помните Мимозу? - неожиданно спросил Флич.
– Клоуна? Конечно!
– Он считал, что можно отсидеться, переждать. Жил у какой-то старухи, бог знает на что и как. Он был абсолютно безвреден и беспомощен. А они его повесили зимой… Послушайте, товарищи, а что надо присоединить? Объясните. Я ведь имею дело с техникой.
– Два конца звонкового провода к клеммам электропробки.
– Так просто? - удивился Флич.
– Специального образования не надо, - кивнул Чурин.
– У меня как раз нет специального образования, - сказал Флич взволнованно. - Зато есть пропуск. И потом в молодости я великолепно вставлял жучки в пробки.
– Должен предупредить, что это очень опасно, - сказал Захаренок строго. Ему не понравилась легкость, с какой Флич говорил о проводах и пробках. - Очень опасно. Можно погибнуть при взрыве. А можно и потом. Служба безопасности пойдет по следу. Вызовут собак. Все это вы должны знать, товарищ Флич.
Флич торжественно приподнял кустики бровей и стал как-то выше ростом.
– Уважаемый господин Захаренок! Дорогой господин Чурин! Господа! Я все понимаю. Но скажите мне, где, когда, какой фокусник мог показать такой фокус? А? В конце концов, это мой долг артиста и человека. И потом у меня личные мотивы совпадают с общественными. Как говорил покойный Мимоза: главное - не терять куража. Вы мне только доверьте. За свою жизнь я видел зверей и пострашней, чем СД.
И снова Захаренок и Чурин переглянулись. Они еще колебались, хотя иного выхода не было.
– Мы вам доверяем, - сказал Чурин. - Знаете, где электрощит?