– Пролезешь?
– Попробую.
– И пробовать нечего. Давай второй прут отогнем. Что там парень один будет делать? - сказал Хрипак и сунул лом под соседний прут. Вместе с Каруселиным отжали его в сторону. - Теперь все пролезем.
Петр пролез в дыру. За ним Каруселин.
Хрипак порвал пальто, пока пролезал, слышно было, как рвалась материя.
Все трое двинулись к школе.
С этой стороны часовых не было. И прожектор не светил: то ли поломан, то ли немцы ре?или, что он больше не нужен, раз штаб уехал.
На эту сторону здания выходил черный ход. Он был закрыт.
– Если они не заколотили изнутри, ключ есть. Я все ключи от школы сберег. - Хрипак тихонько звякнул связкой ключей, отыскивая нужный. Ключ вошел в замок, но не поворачивался. Видимо, дверью не пользовались, и замок заржавел.
– Осторожней. Не сломайте, - прошептал Каруселин. - Дайте-ка я попробую.
Замок не поддавался.
– Может быть, не тот ключ?
– Тот, - ответил Хрипак твердо.
Каруселин снял со связки другой ключ, длинный и толстый, скорей всего от парадного, сунул конец его в кольцо ключа в двери и, ухватив пятерней оба ключа, нажал. Раздался неприятный скрежет. Ключ повернулся.
Каруселин потянул дверь. Она поддалась с каким-то стоном. И петли заржавели.
Все трое замерли. Потом вошли. Двери прикрыли и долго стояли, привыкали к темноте.
Петр так четко представил себе маленький вестибюль, словно видел: направо начинается узкая лестница наверх. На деревянные перила строители предусмотрительно набили деревянные не то шишки, не то шары, чтобы мальчишки не скатывались. Многих шишек не хватало. Прямо - выход в широкий коридор первого этажа. Налево - узкая лестница вниз, в подвал. В начале войны она была наглухо забита. Он помнил, как еще в первые дни бомбежек отбивали доски, и сколько за дверью скопилось мусора, - таскали в ведрах.
В здании стояла тишина. Из тьмы проступили стены, пятнами посветлее наметились окна. Получалось, что и не так уж темно.
– Что дальше? - шепотом спросил Хрипак.
– В подвал. Он сплошной? - спросил Каруселин.
– Узкий коридор и классы, как наверху. Только потолки пониже.
– Пошли.
Хрипак повел их налево, где начиналась лестница вниз. Они спустились по ней, подергали дверь. Она была закрыта.
– Пойдем по другой лестнице, - шепнул Хрипак.
Они поднялись, вышли в коридор и, стараясь ступать как можно мягче, направились к парадному входу. Паркет под ногами поскрипывал, кое-где пол оказался щербатым, верно, тащили по нему что-то тяжелое. Хрипак вздохнул: придется пол перестилать. Эк, загадили школу… Европа!…
Из двери возле главного вестибюля просачивалась в щель тоненькая желтая полоска. За ней слышались голоса. Слов было не разобрать.
Хрипак повел товарищей вниз. Дверь тоже оказалась запертой.
Хрипак ощупал ее. Если немцы не поставили свой замок, ключ должен найтись. Пальцы натолкнулись на тяжелую щеколду, запертую на большой висячий замок. Рядом с замком висела сургучная печать. Вот аккуратисты!
– Надо открыть, - шепнул Каруселин.
– Таких ключей нет.
– Ломик есть.
– Нашумим.
– Что поделаешь? Постараемся потише.
Ломик Каруселин тащил с собой, словно чувствовал, что он пригодится. Конец лома прошел в дужку замка, уперся в дверь. Раздался громкий хруст. Задвижка отскочила.
Наверху показался свет, видимо, немцы услышали подозрительный звук и кто-нибудь выглянул в коридор.
Но все было тихо. И свет исчез.
В подвале стояла непроглядная тьма. В коридоре не было окошек.
– Эх, фонарика нет!
– Есть спички, - сказал Хрипак.
– Можно и свет зажечь, - предложил Петр. - Окон нет.
– Давай, - согласился Каруселин.
Петр никак не мог вспомнить, где выключатель. Никогда не приходилось зажигать свет. Он всегда горел здесь. Вероятно, у дверей?
– Пощупай слева, - сказал Хрипак.
Петр провел рукой по стене возле двери. Нащупал выключатель, повернул. Загорелись три тусклые лампочки. Ток еще подавался.
Каруселин пошел по узкому коридору, осматривая стены, потолок, пол, двери. В одном месте, прямо против закрытой двери, поперек потолка тянулась серая цементная полоска.
– Интересно, - Каруселин попробовал ее ковырнуть пальцем. Цемент схватился хорошо. Он осторожно постучал по полоске ломом. Осыпались кусочки, обнажая пучок цветных проводов.
– Та-ак… Думаю, это то, что мы ищем.
– Перережем? - предложил Петр.
– Не спеши. Перерезать недолго. Кусачки в кармане. А если они под током? И где-нибудь грохнет?… - Он подергал дверь, от которой шел пучок проводов. - Эти, что остались, - он мотнул головой наверх, - ждут команды. А мы будем ждать их. У входа.
Каруселин решительно направился к двери.
– Гаси свет.
Щелкнул выключатель. Коридор погрузился во мрак. Они вышли за дверь и уселись на ступеньках.
– Будем ждать, - прошептал Каруселин. - Утром здесь будут наши.
За толстыми стенами тюрьмы грохотала гроза. А небо в маленьком окошке под потолком было голубым. Гроза грохотала уже сутки. Семеро узников прислушивались к ней, сидя на голых нарах или подпирая стены. Двигаться было трудно в этой тесноте: семеро - в одиночке.
– Наши идут, - сказал Федорович и перекрестился. - Даруй, господь, воинству советскому победу!
– Нету твоего бога, нету, - сердито сказал маленький тщедушный заключенный, сидевший на корточках на полу, под самым окошком. - Был бы, не допустил бы, чтоб тебя, его служителя, да в тюрьму.
– Грешен, - вздохнул Федорович. - Мирские песни пел.
– Невелик грех.
– Кто отмерит? - неопределенно ответил Федорович. Малиновая рубашка его слиняла, покрылась светлыми пятнами, правый рукав порван в плече. Под глазом темнело зеленовато-желтое пятно, след "душевного разговора" в камере для допросов.
Послышался слабый стук.
– Поп, прикрой глазок.
Федорович поднялся с нар и встал к двери спиной, длинноволосой головой прикрыв глазок. Спутанная сивая борода его торчала в разные стороны, как куски пакли.
Тщедушный передвинулся и приник ухом к стене. Лицо его замерло в напряжении. Потом он сказал тихо: