__Какое счастье возвращаться победителем. Весь город сошелся навстречу. Звонили во всех церквях. Впереди везли тело епископа. Наших погибло немного, но раненых считали на тысячи. Я оставил Артенака у братьев-иоаннитов. Госпитальный двор был переполнен, и продолжали везти. Монахи падали от усталости, а ведь они сражались наравне со всеми. Велики силы на пути служения добродетели. Многие женщины последовали примеру доброй самаритянки. Я доверил Артенака одной из них, а сам поспешил в известный дом. Двигаться приходилось медленно. Все улицы были заполнены народом. Шла отчаянная торговля — лошадьми, оружием, всем подряд. Сейчас был самый легкий день, когда покупали и продавали, не торгуясь, пытаясь поскорее сбыть трофеи с рук и предаться долгожданному веселью. Сделки завершались быстро и с каждым часом все больше становилось пьяных.
Наконец, я добрался до цели. Здесь было тихо. Уже потом я узнал, что граф не стал задерживаться в городе и днем раньше отбыл на Иордан. Тишина и безлюдье настораживали. Я твердо решил уговорить купца переехать под мою защиту, на север города. Я любил эту женщину и хотел, чтобы она стала моей женой. Только теперь я понял, насколько чувство способно переменить жизнь. Оглядываясь, видишь другого человека и удивляешься самому себе. Кто он, этот незнакомец? О чем он думал, чем жил. И можно ли то, что прежде, назвать жизнью?
Я вошел во двор и застыл. Дом стоял мертвый, храня следы недавнего пожара. Он был еще теплым, как тело только что погибшего человека. От гари было трудно дышать, я закашлялся, и это были единственные звуки. Стояла тяжелая тишина. Поджигали наспех, и внутри дом не пострадал. Огонь не добрался сюда, тем более страшен был разгром. В комнате Карины все было перевернуто, растоптано, осколки стекла хрустели под ногами. Налетчики не церемонились. Я обошел дом. Я открыл кладовку, окно, выходившее во двор, было здесь почти на уровне земли. Оно было заткнуто комом. Я подошел ближе, то, что было похоже на мешок, оказалось человеческим телом. У меня перехватило дыхание. Старуха пыталась бежать, но сделала это недостаточно быстро. Ее раздавили ударом ноги, как давят мышь. Я отшатнулся и вспомнил про сарай. Я нашел его и нашел лаз, он был прикрыт небрежно. Крышка легко подалась. Я захватил с собой свечу, но так волновался, что долго не мог выбить огонь. Потом я обошел подземелье. Сухой запах пыли сопровождал меня. Я не обнаружил никого, люди исчезли. Их не было. Только тут до меня дошла тяжесть потери. Я выбрался наружу. Мысли путались. Артенак — единственный человек, который мог дать совет, был далеко. Как я проклинал себя за то, что оставил их без защиты. Мир распался, рассыпался на куски, разбился, как зеркало в сгоревшем доме. И я стал одним из этих осколков. В висках стучало. Как будто демоны слетелись к несчастной голове, а я не в силах поднять руку, чтобы отогнать их прочь. Потом я понял, что сижу так давно. Быстро темнело. Я еще раз обошел дом, искал следы, знак, оставленный для меня, хоть что-нибудь. Отчаяние захлестнуло меня, как захлестывает море тонущий корабль. Сердце мое разрывалось. И тут ударил колокол. Ударил коротко, звук тут же оборвался. Хоть, может быть, он звонил долго, но я расслышал его только сейчас. И этот последний удар был предназначен мне. Я выбежал на улицу и направился в сторону армянской церкви. Ее острый, похожий на шлем, верх был еле заметен в густых сумерках. В церковном дворе я осмотрелся. В углу стоял большой каменный крест с затейливыми незнакомыми буквами. Церковь была открыта, я вошел. Горело несколько свечей. Было пусто, хоть в глубине со стороны алтаря слышались шаги. Я свернул в боковой придел. Под стеной смутно белели очертания тел. Сюда сносили умерших. В городе не было дерева и христиан часто хоронили без гробов, зашитыми в саван, как мусульмане хоронят своих. Я подошел, их было четверо — длинных вытянувшихся под белыми накидками тел. Отчаяние вело меня, в нем не осталось даже проблеска надежды. Я искал подтверждения тому, что знал заранее. Я приподнял покрывало. Под ним оказалась женщина преклонного возраста с распухшим лицом, в глубине приоткрытого рта виден был язык. Я вернул покрывало на место и взялся за следующее. Молодой мужчина, с крестом, запутавшимся в клочьях черных волос на голой груди. Третьим был купец. Он лежал спокойно, будто спал. На нем была белая чистая рубаха, возможно, кто-то переодел его после смерти. Шея была укутана белым платком. Я приподнял край и увидел страшный след, идущий поперек горла от уха до уха. Кисти рук были замотаны. Повинуясь странному любопытству к мертвому телу, я размотал тряпку. Пальцы были отрублены, так поступают грабители, когда не хотят тратить время и усилий, чтобы снять кольца и перстни. Я заглянул под рубаху. Видно, его пытали, грудь и живот были исколоты ножом. Кровь стерли те, кто обмыл тело. Я натянул простыню. Я испытал странное чувство холодного почти отстраненного равнодушия, я вдруг увидел себя со стороны, откуда-то сверху из под церковного свода. Одинокого, отчаявшегося, застывшего над телами людей, в смерть которых отказывался верить. Следующей была она, сквозь покрывало я угадывал линии ее тела. Рядом с грузным телом отца оно казалось особенно хрупким. Мне показалось, что она смотрит на меня сквозь саван. Душа будто покинула меня и, как чужую, я увидел собственную руку, взявшуюся за край покрывала. Я отдернул завесу. Под ней был незнакомый подросток, он лежал, вытянув вдоль тела тонкие руки и будто спал. Я видел мертвых, недавно пережил гибель отца, но то было иное. Не знаю, что случилось со мной в эти минуты. Меня бил озноб, по спине тек холодный пот. Я стоял среди мертвых, я был пуст и ощущал себя одним из них. Чужой мальчишка, их тех, кто пасет коз за городскими стенами. Какой ценой мы возвращаем себе надежду. Кто-то всегда умирает вместо нас. Прошло время, прежде чем я очнулся. Сзади стоял монах. В полутьме я не мог разобрать выражения его лица. Я не помню, что я спросил. В ответ он повел головой, выказывая непонимание. Я принялся объяснять, приподнял покрывало с тела купца. Я тыкал пальцем в него, потом себе в грудь, я пытался что-то объяснить про девушку и ее отца. Он должен был знать, но стоял молча. Он не понимал или не хотел понять. Я попробовал обойти его и проникнуть в алтарь, рассчитывая найти кого-нибудь, с кем мог объясниться. Он преградил мне путь и движением руки пригласил к выходу. Там он придал лицу выражение участия. Я сел на скамью и показал, что хочу остаться. Он вежливо кивнул и исчез за углом. Я остался. Я решил, что должен быть здесь, рядом с телом купца. Он здесь, и она придет. Не может не придти.