— Подумай как следует, что ты еще не сообщил органам.
Мать Бритого Ли только с темнотой появилась у ворот отделения. Она не пришла сразу после обеда: боялась, что люди на улице будут показывать на нее пальцем. Пятнадцать лет назад родной отец Ли уже заставил ее сгорать со стыда, нынче же Бритый Ли заставил умирать от позора. Она дождалась темноты и, повязав на голову платок и надев марлевую повязку, бесшумно пришла к отделению. Войдя в ворота, она бросила на сына быстрый взгляд и тотчас же в панике отвела глаза. Боязливо встав перед милиционером, мать Бритого Ли дрожащим голосом сказала ему, кто она такая. Оставшийся милиционер, который давным-давно должен был уйти домой, принялся вымещать на ней злобу. Он сказал, что, мать твою, сколько времени уже натекало, что, твою мать, уже восемь вечера, что он, мать твою, не ел ни хрена, что он собирался вообще-то вечером в кино, в толпе у кассы и пихался, и толкался, и пинался, и ругался, и добыл таки этот билет, а сейчас хрен че посмотришь, сейчас, если на аэроплане полететь в кинотеатр, и то увидишь на экране одно слово — «Конец». Мать Бритого Ли, сжавшись, стояла перед милиционером и на каждое его ругательство кивала головой, так что в конце концов тот сказал:
— Хватит тут, мать твою, башкой кивать, валите, мне ворота запирать надо.
Бритый Ли вышел за ней на улицу. Мать, опустив голову, тихонько шла по той стороне, куда не доставал свет фонарей, а он, как ни в чем не бывало, топал за ней следом, уперши руки в боки, словно бы подглядывал в нужнике вовсе даже не он, а совсем даже она. Вернувшись домой, мать Бритого Ли без единого звука пошла к себе в комнату, и из-за закрывшейся двери так и не донеслось ни шороха. Ночью Ли чувствовал сквозь сон: она подошла к кровати и поправила, как всегда, сброшенное им одеяло. Несколько дней Ли Лань не разговаривала с сыном и наконец одним дождливым вечером, заливаясь слезами, сказала: «По отцу и сын». В тусклом свете лампы тусклым голосом она поведала Бритому Ли, что, когда его родной отец утонул в нужнике, подглядывая за женскими задницами, она чуть под землю не провалилась со стыда. Хотела повеситься, но его плач из пеленок заставил ее вернуться к жизни. Мать сказала, знай она раньше, что он станет таким, то помереть тогда было б намного краше.
Глава 2
Все знали, как Бритый Ли налюбовался на баб в нужнике, — и в лицо его помнили. Девушки обходили стороной, даже девчонки и старухи — и те шарахались прочь. Бритый Ли был возмущен и думал про себя, что подглядывал-то он минутки две, а отношение к нему теперь как к насильнику. Однако ж нет худа без добра: ведь он разглядел Линь Хун. Линь Хун была красавицей из красавиц нашей Лючжэни. Старики, парни и юнцы — все, завидев ее, глядели вслед, не отрывая глаз и пуская слюни, как слабоумные, а у некоторых от возбуждения шла носом кровь. Вечерами, уж не знаю в скольких комнатах нашей Лючжэни сколько мужчин на скольких кроватях, зажмурив глаза, представляя себе то да это, принимались дрочить. Эти несчастные, ежели за неделю умудрялись увидеть ее хоть раз, то считали, что родились под счастливой звездой, а видали-то они только ее лицо, шею и руки. Летом везло чуть больше: удавалось увидеть ступни во вьетнамках да икры под юбкой, прочего они ничегошеньки не видали; один только Бритый Ли видел ее голый зад, отчего и мучились наши лючжэньские мужики страшной завистью и говорили, что он, видать, еще в прошлых рождениях заработал себе такое несусветное счастье.
Потому-то он и стал знаменит. Хотя бабы обходили его, а мужики, наоборот, потянулись. Посередь улицы обнимали его за плечи, несли вздор и, оглядевшись по сторонам, тихохонько спрашивали:
— Ну, паря, че видел?
И Бритый Ли тут же гаркал:
— Видел жопу!
Тот, кто спрашивал, испуганно брал Ли за плечо:
— Ты, мать твою, потише, а. — Потом, оглядевшись и увидев, что никто на них не обращает внимания, снова тихонечко спрашивал: — Ну, эта, Линь Хун… как она?
Бритый Ли уже малым пацаном узнал себе цену. Он понял, что слава его подванивает, но сам он похож на кусок вонючего тофу*: пахнет противно, а на вкус — ох как хорош. Он узнал, что из пяти задов, подсмотренных в туалете, четыре были дешевкой, а вот прелести Линь Хун были не чета им: высококлассная, пятизвездная задница, могла стоить целое состояние. Потому Бритый Ли и стал нашим лючжэньским мультимиллионером, что был он прирожденным дельцом. Уже в четырнадцать лет пошел Ли приторговывать красотами Линь Хун — да не просто так продавал, а торговался на чем свет стоит. Едва завидев радушные рожи похотливых мужиков, едва почувствовав, как его теребят за плечо, он уже знал: они пришли за тем самым секретом. Когда пятеро милиционеров из отделения выспрашивали о нем себе на потребу, Бритый Ли открыл все как на духу, ни капельки не утаив. Потом уж он стал умнее, больше не раздавал бесплатных обедов. При мужиках с их мордами, изображающими напускное радушие, Ли молчал, как могила, не позволяя появиться ни тени того самого пушка. Отделывался одним словом «жопа», заставляя больно любопытных балдеть и недоумевать.