– А вот и второй Любавич пожаловал. Что, опять для своей мамки-колдуньи всякую гадость на болотах собирали? – Нечай вырвал у Мишаты лукошко. – Ой! Вы посмотрите! они девичьи угодья обирать ходили! Клюквой баловать свою мать-ведунью будут! Или она ягоду заговорит, да девок угощать будет, а от того у них личики белые прыщами пойдут?
– Точно-точно, – поддакнул один из Нечаевых дружков. – Сестрица моя у нее травки брала, в баню сходить. Так вышла оттуда, будто кто ее крапивой настегал! До сих пор чешется!
– Что ты напраслину возводишь, Нечай. Уж не твоему ли батьке матушка помогла, когда он на охоте застудился?
– Помогла. Еще бы ей не помочь. Ведь моему отцу стоит только слово сказать, и ее, приблудную, из селения вмиг выгонят. Вместе с вами. Где она тогда зелья свои варить будет?
– Не варит она никаких зелий. Отвары целебные готовит, и все.
– А почему же она вас нынче из дому спровадила? – Нечай хитро прищурился. – Небось, как вы ушли, заперлась, и…
– А пошли сейчас, и проверим, чем там матушка занимается. – Вольга с вызовом оглядел троих соперников. Мишата, у которого уже начинали чесаться кулаки, мысленно поблагодарил брата. Он уже готов был расквасить нос этому задавак Нечаю.
Пятеро мальчишек пробрались по оврагу к самой избушке Любавы. Из печи валил дым. Сквозь конца видны были отблески света. Недолго думая, Вольга забрался по поленнице и заглянул в оконце. Мать была не одна. Напротив нее сидел статный рыжеволосый незнакомец. Дорогая шуба, крытая алой тафтой и отделанная соболями, соболья же шапка, лежащая рядом, выдавали в нем купца. Нечай и его приятели как-то сразу заскучали. Они ожидали увидеть что-то страшное и таинственное, а вместо этого… подумаешь, заезжий купец. На подворье старейшины, Нечаевого отца, чуть не каждый день останавливается подвода.
Нечай с друзьями быстро убрались восвояси, а Мишата все не мог оторваться от узенького оконца под стрехой. Растянувшись на животе, он слушал, о чем говорил с матерью незнакомец.
– Где мальчишки-то? Глянуть бы хоть одним глазком.
– Да скоро уже явятся. С самого утра в лес утянулись. Клюкву, говорит, пособираем. – В голосе матери явственно звучала ласковая улыбка. – Знаю я их клюкву. Накатаюстя сперва на лыжах, надурачатся, потом уж примутся туески заполнять.
Мишата покраснел. Все и в самом деле было так, как говорила мать. Порой они целый день проводили в лесу, больше развлекаясь, чем собирая ягоду или хворост.
– Одного-то я недавно видел, имя ему давал. А на второго, твоего, посмотреть не успел.
Мишата почувствовал, как холодом протянуло по спине. Вспомнился красавец-Рысь и его яркие, немигающие золотые глаза. Неужто… неужто это он приходил на лесную поляну в день посвящения?
– Оба они мои. Как прижала его к груди семь лет назад, так и поняла: мой он сын.
– Лучше тебя мне матери не сыскать было. Хоть и не родное детище, а воспитала, как своего. – незнакомец ласково тронул мать за плечо.
Мишата наконец понял, о чем говорит незнакомец. Кто-то из них Любаве не родной сын.
– А что, не замечала ли ты за ним чего-нибудь… этакого. Он мне братучадо все-таки. Должен был как-нибудь проявиться.
– Нет, Семаргл Сваржичь… Да он же мал еще. Я то уж знаю, кровь она всегда свой голос подаст. – Любава тяжело вздохнула, а Мишата чуть не сверзился с поленницы. Семаргл! У его матери, в их избушке, сидит сам бог огня! Да еще и говорит, что он – дядька кого-то из них. Кто же тогда отец этого подкидыша? И кого подкинули? Его или… Вольга, проводивший Нечаевича, вернулся и тоже залез на пленницу. Мишата дал ему знак молчать, и отвел в овин. Там он рассказал брату о том, кто у матери в гостях, и о том, что одному из них огненный бог приходится дядькой.
– Так что мы с тобой получается, не братья. – закончил он сумрачно.
– Как это не братья? Нас одна мать вскормила. Ни тебя, ни меня она не ласкал и не строжила сильней, чем другого. Так что ты мне брат все равно. А насчет того, кто из нас подкидыш, даже сомневаться нечего – ты.
– Это почему еще? – Мишата обиженно засопел.
– Ну как… Если Семаргл одному из нас дядька, стало быть, отец у него не простой человек. Так? – Вольга загнул палец.
– Так. – Согласился Мишата. Конечно, называть Перуна или Велеса человеком, пусть и не простым, было неправильно, но и произносить их имена как-то жутковато.
– Ты сильнее, чем я. Да и большинства мальчишек в веси сильнее, на солнце никогда не обгораешь, хоть и рыжий, как я. Это тебя прадед-солнце не хочет обижать. И в лесу не заблудишься никогда – это тебя леший боится запутать. А еще на тебя ни одна собака не лает. Ну что, пойдем тебя дядьке покажем?