Наскоро скинув обувь (от куртки он освободился ещё раньше), Вольга кинулся в воду. Он чувствовал, как набрякшая одежда тянет его вниз. Как увлекает под толстую ледяную корку равнодушное течение, которому всё равно, чем играть – мёртвым деревом или умершим человеком. В груди жгло, словно её зажали в тисках. Вольга шарил перед собой в ледяной воде, понимая, что у него всего одна попытка. Того и гляди самого утащит под лёд.
Наконец парню удалось ухватить длинную девичью косу. В ладонь тут же врезалась острым углом медная подвеска, вплетённая в толстую рыжую косу. Вольга отчаянно рванулся вверх, понимая, что силёнок его на долго не хватит. Он наматывал косу на руку как верёвку. Несколько ударов сердца спустя перед ним оказалось бледное лицо Забавы. Чёрные глаза с отчаяньем и страхом глянули на него.
Вольга вздрогнул, тут же пришёл в себя. Медлить нельзя! В несколько мощных гребков он поднялся наверх. Течение уже достаточно далеко отнесло их от полыньи. И парень отчаянно забарабанил рукой о лёд, такой надёжно прочный, когда идёшь по нему сверху, и такой предательски несокрушимый, если довелось оказаться под ним. Упираясь в белый панцирь, Вольга двинулся туда, где виднелось око полыньи. Забава, которую он упорно тащил за собой, не двигалась. Руки Вольги окоченели, он с трудом удерживал её.
Последним, отчаянным рывком Вольге удалось выкинуть вверх из полыньи ставшее неподъёмным девичье тело. От этого усилия, выжигающего последний воздух, опрокидывающего ело куда-то вглубь, огонь в груди, стал совсем нестерпимым. И захотелось вдохнуть холодную воду, чтобы залить, погасить этот пожар. Перед глазами мелькнуло лицо матери, брата… Вольга улыбнулся: даже если ему не выбраться из подо льда, он успел совершить что-то стоящее.
Последним усилием воли парень заставил себя вынырнуть, и жадно втянул в себя бесконечный глоток ледяного ночного воздуха. Сильные руки помогли ему выбраться. Это подоспел на выручку Мишата. Он как раз подходил к дому, когда увидал, как Вольга прыгнул в воду.
Мишата уже хотел сам нырять под лёд, спасать брата, когда наконец над водой показалась голова Забавы. Вытащив на прочный лёд девушку, парень помог выбраться Вольге.
Любава, вышедшая встречать сыновей, и видавшая все, склонилась над Забавой, которую уже успели устроить на Мишатиной куртке. Немного отдышавшись, Вольга поднялся на ослабшие ноги и подошёл к матери, склонившейся над девушкой. С облегчением заметил струйки пара над губами Забавы. Она глубоко и часто дышала. Тёмные брови и посиневшие от холода губы были отчётливо видны даже в неверном свете луны.
Вольга, стуча зубами, стянул с себя липнувшую к телу мокрую рубаху, отжал её, и, поёжившись, надел снова. Любава накинула на плечи сыну его куртку. Мишата подхватил на руки Забаву, и широко зашагал к городу. Любава быстро шла рядом, поглядывая на поникшую голову девушки.
– Что же ты, Забавушка, учинить над собой вздумала? – осторожно поправив свесившуюся почти до земли косу, вздыхала она.
– Ты, матушка, иди скорей домой, да затопи баньку. Ей бы попариться… Там и расспросишь. – проговорил Вольга, с трудом сдерживая стучащие зубы.
– А ты как же? Тоже ведь мокрый до нитки? – всполошилась Любава. – Тебе бы тоже отогреться как следует…
– Да я пока до дому бегу, уж всё и высохнет. – попробовал отшутиться Вольга.
Мишата внес Забаву, уже начинающую ворочаться, в мыльню. Внутри маленького темного помещения было сыро и тепло – накануне праздника вся семья всласть попарилась. Он положил девушку на полок, запахнул поплотнее свою куртку у неё на груди. Пошарил в темноте, закладывая в печку сухие дрова. Любава вошла в дом и вскоре вернулась оттуда с сумкой, полной сушеных трав. Той самой, которую всегда таскала с собой к больным. В другой руке мать несла свёрток сухой одежды, который сразу вручила Вольге – переодеться. Не забыла она и свою кое-где заплатанную, но чистенькую рубашку для Забавы. Пощупала лоб, тронула живчик на тонком запястье.
– Как она? – спросил Вольга шепотом, как будто мог разбудить девушку.
– Ничего. Обеспамятела, но уже приходит в себя. Ты… ты займись ей, а я скоро вернусь.
Любава пропарила Забаву в баньке до розового свечения, напоила отваром душистых трав, щедро сдобренным медом. Однако, несмотря на все усилия знахарки, девушка угасала. До утра она то металась в жару, то тряслась от озноба и жестокого кашля.
Мишата сбегал к мастеру Огнезару, предупредил, мол, дочка заночевала у них. О том, что произошло на самом деле, решил не говорить. Любава обещала, когда девушка придет в себя, порасспросить ее, что случилось.