Не проходило и дня, чтобы я не думал о том, как развиваются события в Китае, о деяниях моего сводного братца Шенто. За родину я готов был умереть, против тирана — сражаться до последней капли крови. Я помог вызволить из страны сотни диссидентов, перечислил миллионы долларов на счета организаций, борющихся с кровавым режимом. И как только я открою банки в Гонконге, десятки миллионов будут перечислены еще и в местной валюте.
Самым радостным было известие, что мои мать и дедушка были живы и здоровы, и даже отца спас рыбак, и он поселился под чужим именем в заброшенной деревушке на побережье под присмотром учителя Куна.
Но все эти радости жизни и благодеяния Будды только усугубляли мое беспокойство и тоску по Суми, ее так не хватало в моей жизни. Одинокий, я подолгу смотрел на море огней, раскинувшееся под окнами моей огромной квартиры на сороковом этаже Трамп-тауэр, и грезил о ней.
Я видел красноватые пески Гоби, окружающие ее темницу, палящее солнце пустыни, которое сжигало ее молодость и красоту. Миротворный лунный свет, богиня любви, перенесите меня к моей ненаглядной — над океанами и морями, над долинами и горами. Я разговаривал с ней, смеялся, мечтал вместе с ней. Чтобы услышать эхо ее голоса, я прочитывал отрывки из ее книги, закрывал глаза, вспоминая, как Суми таяла в моих объятиях.
Проходило время, она утрачивала свои реальные черты, оставаясь только в глубинах моей души, в отзвуках и тенях воспоминаний. Я боялся, что наступит день, когда ее реально не станет. Каждый божий день эта мысль неотвязно преследовала меня, усугубляя растущую душевную пустоту. Порой меня сжигало чувство бесконечной вины. Почему я наслаждаюсь жизнью, а она чахнет в заточении? Причем наслаждаюсь жизнью не где-нибудь, а в роскошной Трамп-тауэр на Пятой авеню.
Когда же я снова увижу ее? Эта мысль не отпускала меня и неотступно следовала за мной повсюду: в моем роскошном офисе, по дороге на работу, во время напряженных переговоров и горячих споров с моими амбициозными сотрудниками, во время докладов об очередных успехах в моих компаниях. Когда?
Однажды мне позвонил мой давнишний приятель Дэвид Гольдберг и пригласил вместе пообедать. Обычно он звонил по двум поводам. Один из них — деньги. За это время из диссидента, нуждающегося в помощи, я успел превратиться в того, кто был в состоянии помогать другим. Когда ему были нужны деньги, Гольдберг был само терпение и очарование. Но сегодня его голос звучал слишком нетерпеливо и неподобающе экзальтированно для обсуждения финансовых вопросов. Скорее это была вторая причина — Суми. Я срочно приказал секретарю отменить все запланированные на сегодня дела и заказать столик в японском ресторане неподалеку от моего офиса.
— Ненавижу это место, — пробурчал Гольдберг, усаживаясь за стол и ослабляя узел галстука.
— Я тоже.
— Ну и почему же мы тогда здесь?
— С их ценами здесь никогда не бывает много посетителей, и мы сможем спокойно поговорить.
— В таком случае начнем с саке.
— При условии, что плачу я.
— А я когда-нибудь возражал? — Дэвид сосредоточенно изучал меню. — А с тебя все равно причитается за те новости, что я приготовил.
— Говори же наконец, — поторопил я.
Гольдберг обвел взглядом полупустой ресторан и прошептал:
— Наш человек в тюрьме Синьцзянь сообщил, что туда приезжал этот дьявол. Встречался с Суми.
— Что ему было нужно от нее? — прерывистым голосом спросил я.
— Вряд ли тебе это понравится.
— Еще саке, — велел я официанту.
— Любви.
— Любви?! После того как он приказал вырвать ей язык?
— Наш человек сообщил, что Шенто просто обезумел, целовал и обнимал ее, пока она не пристрелила его…
— Она стреляла в него? Он мертв?
— Нет, к сожалению, выжил.
Я опрокинул рюмку саке и с такой силой стукнул ею об стол, что даже шеф-повар прибежал извиняться перед клиентом, приняв это за знак недовольства медленным обслуживанием.
— Значит, остается только одно, — произнес я.
— Могу я как-то помочь?
— Раздобудь мне точные координаты, где находится тюрьма в пустыне. И данные по системе охраны.
— Что-то мне не нравится эта идея… — Гольдберг отложил палочки.
— Да, и предупреди ее заранее, чтобы она была готова.
— Я не собираюсь помогать. Ты погибнешь, спасая ее. Она…
— Достань то, о чем я тебя попросил. Если я погибну, в твоем распоряжении останется миллион долларов.
— Я не знаю, что и сказать.
— И не надо. Просто действуй.
— Тан, не делай этого, — тихо попросил Дэвид, когда я встал из-за стола.
На фоне потрясающе голубого неба, какое бывает только во сне, горы выглядели особенно угрожающе, холмистая поверхность раскинулась под нами в своей беззащитной наготе. Во время всего пыльного пути на вертолете я чувствовал себя ничтожной соринкой, оказавшись между громадой земли и бесконечным пространством неба. В голове у меня была только одна мысль — о Суми. С каждой секундой я становился ближе к ней. В самом начале маршрута — у границы Афганистана, где к нашей группе присоединился Али Моссаби, арабский друг и соратник Дэвида в борьбе за гражданские права, — я испытывал волнение. Но как только вертолет пересек китайскую границу, тревога улеглась. Вся энергия сосредоточилась на страстном желании спасти Суми. Снова и снова я воображал, как увижу ее, обниму, расцелую, выплесну все слова любви, накопившиеся за время разлуки, сантиметр за сантиметром обласкаю ее, убеждаясь, что это она — цела и невредима. Эйфория охватила меня. Умом я понимал, в какую опасную авантюру ввязался и вообще все безрассудство этой затеи.