ГЛАВА 7
Молодой солдат привез меня на джипе к вокзалу Кунмин и посадил на товарный поезд. Он сказал мне, что я поеду в военную школу в Фуцзянь, приграничную провинцию на востоке, и забросил вслед за мной в вагон мои немногочисленные пожитки.
Сидя в товарном вагоне среди глыб угля, я чувствовал себя всеми покинутым: Папой, Мамой и генералом Дин Лоном. Неуверенность в будущем пугала меня. Когда ко мне заглянул проводник, я уважительно поклонился ему. Это был высокий усатый мужчина, который говорил с северным акцентом. В моей теперешней ситуации, когда я оказался один в этом мире, я чувствовал потребность снискать чье-либо расположение. Я знал, что печаль придет позже в виде волн и приливов, а все, что я чувствовал сейчас, было холодной гранью между действительностью и выживанием. Я вообразил себя безвольным, мягким и слабым, как марионетка, ведомая рукой судьбы. Я пошел бы, куда бы мне ни сказали; у меня не было выбора. Я благополучно перенес бы все. Папа и Мама воспитывали меня так, чтобы я мог устоять на чужой земле, одинокий, но сильный. Они учили меня тому, что в один прекрасный день я стану настоящим мужчиной. И этот день настал сегодня.
Поезд казался метафорой моей судьбы, он мог увезти меня в любое место под солнцем. Мог пересечь равнины, взобраться на горы, обойти по краю побережье и достичь самого отдаленного уголка мира.
«Будь храбрым, — сказал я себе. — Держи себя в руках, и все будет хорошо». Несмотря на все, я был благодарен старому генералу, человеку, который дал мне пощечину и отправил в эту военную школу. Я решил взглянуть на это как на данный мне шанс и поклялся приложить все усилия, чтобы достичь максимального уровня совершенства в пределах своих возможностей.
Поезд издал длинный гудок, который, казалось, разорвал небо на части. Если бы я знал, что больше никогда не увижу своего дорогого сердцу Балана, я бы спрыгнул с поезда, стал на колени и поцеловал бы землю, пробуя на вкус почву моей родины в последний раз.
Я надеялся вернуться однажды и посадить сосну как дань уважения памяти о Папе и Маме, чтобы продлить их присутствие на земле.
Слезы застилали мне глаза, когда поезд отходил от станции. Мимо проносились города и деревни, позади оставались горы. Старый Балан мерцал в туманной дали, как будто это был мираж, плавающий на облаке среди пальм, рощ папайи и лесов манго. И затем я наконец увидел их, морщинистые лица своих родителей. Они улыбались, говоря мне «до свидания» своими глазами, светящимися мудростью. Они знали, куда я шел, и были счастливы за меня. Их лица мчались вслед за поездом, путешествуя в воздухе вместе со мной, пока свет не померк и день не превратился в ночь.
Я проехал на поезде пять дней, прежде чем достиг далекой провинции Фуцзянь. Когда я выглянул сквозь щели в дверях поезда, земли больше не было. Передо мной распростерся огромный океан. Я впервые увидел море. Для моего молодого сердца океан представлял собой много возможностей, как горы Балана. Теперь я ехал в другую школу. Возможно, однажды я стану солдатом и даже генералом. А что такое генерал без тысяч военных кораблей, которые пересекают океан, чтобы напасть и завоевать далекие континенты? Женщины будут стоять на берегу, и пушки будут приветствовать меня. Я напряг свою географическую память. Это, должно быть, Тихий океан, основание мира. Как повезло мне, приехавшему из Гималаев, увидеть и ту огромную горную цепь, и это бездонное море всего лишь за одну жизнь. Я был заворожен тем, что лежит под мерцающей поверхностью воды. Как бы мне хотелось знать этот темный Тихий океан, так же как я знал большие горы дома и многие окружающие их тайны. Как бы мне хотелось знать о жизни рыб внизу под толщей воды, так же как я знал пение горных птиц и слова лесной обезьяны.
Путешествие закончилось. Передо мной простиралась одинокая полоска земли, выдающаяся в море. Несколько серых зданий были рассеяны по краям полуострова, окруженного высокой неприступной стеной. Неприветливый водитель ржавого грузовика подобрал меня и подвез к зданию, скрытому с западной стороны листвой университетского городка, где находился кабинет ректора. Ректор, невысокий человек, в очках с толстыми стеклами, казался бы маленьким за своим большим столом красного дерева, если бы не его устрашающая внешность.
— Еще один чрезмерно успевающий ученик. Слишком молод, чтобы умирать, и слишком стар, чтобы измениться. Ректор покачал головой и вздохнул.
Я подвинул стул и сел.