— Бей! Бей! Бей! — на сей раз это уже я дико заорал, размахивая ножом влево и вправо, чувствуя потрясение, когда я бросался на двух взрослых парней и наносил им удары. Вокруг все стихло. Цирк превратился в смертельное действо. Парни уползали от меня, оставляя позади себя кровавый след. Я не позволял им легко уйти, преследуя их, как делал это с полумертвым тунцом, и продолжая размахивать ножом, когда они выли, как раненые собаки.
Подбежали охранники, их палки забарабанили по нашим спинам. Меня схватили за шиворот и потащили в вонючий туалет, где опустили мою голову в ведро с грязной водой. Казалось, мои легкие вот-вот лопнут, но охранник держал своей мощной рукой мою голову, пока из воды не перестали подниматься пузырьки, а затем швырнул меня на пол и ушел.
Когда я снова открыл глаза, красное заходящее солнце заглядывало сквозь крошечное окошко в туалете. Моя израненная кожа, пропитанная кровью и потом, горела от боли, как будто была исколота маленькими иголками. День клонился к вечеру. Никто не пришел, чтобы помочь мне. Если бы не это зловоние, атаковавшее мои ноздри, я пробыл бы без сознания намного дольше и, возможно, никогда бы уже не пробудился. Опершись на руки, я смог наконец подняться. Все тело, покрытое темными синяками, кровоподтеками и открытыми ранами, безбожно ныло, лицо было в крови.
— Умойся, прежде чем ректор увидит тебя, — услышал я голос, раздавшийся снаружи. — Пошевеливайся, ты слышишь меня?
С большим трудом я подошел к зеркалу, чтобы взглянуть на свое отражение, и не мог поверить тому, что увидел. Лицо было опухшим, глаза превратились в щелочки, подбородок был раздроблен, а щеки — похожи на два гнилых персика. Мухи гудели прямо надо мной, находя мою голову более аппетитной, чем рыбьи, которые лежали около туалетов. Я отвернулся от болезненной картины и наклонился над раковиной, чтобы тщательно вымыть лицо.
— Когда, черт побери, ты будешь готов? Так, дай-ка я помогу тебе умыться. — Вошел охранник, поднял ведро с вонючей водой и вылил его содержимое мне на голову. — Теперь ты выглядишь готовым, красавчик. Следуй за мной.
— Похоже, ты прекрасно выживаешь, мой друг, — улыбнулся ректор, когда я притащился к нему в кабинет.
— Я хочу сообщить вам, что они хотят убить меня. Вы должны помочь мне, — сказал я, едва держась на ногах, но решив оставаться в вертикальном положении, пока мне не велят сесть. — Черная Собака и его друзья должны быть наказаны. Они объединились против меня с самого начала.
— Итак, позволь мне рассказать тебе кое-что об этом месте, если ты все еще ничего не понял. Здесь нет никакого наказания, исходящего от меня или кого-либо еще. В пределах стен нашей выдающейся школы существует абсолютно естественная система выживания. Выживает сильнейший. В день своего прибытия ты повредил одно из драгоценных глазных яблок Черной Собаки, которое ему все еще лечат на военной базе неподалеку. Тебя наказали? — Руководитель вертелся на своем негабаритном стуле. — Нет, ни слова от меня. Странно? Возможно. Но это хорошо для тебя. Ты поймешь, что я имею в виду, когда через шесть лет окончишь это заведение. Я могу заверить тебя, что ты станешь другим человеком. Лучше или хуже, никто не знает, но другим — это точно. Если ты окажешься хорошим, страна, возможно, сочтет тебя полезным.
— И вы не собираетесь ничего предпринимать, товарищ ректор?
— Нет. Единственная причина, по которой я хотел видеть тебя, фактически состоит не в том, чтобы обнадежить или успокоить тебя, а чтобы избавить от иллюзий относительно помощи от меня или кого-либо еще здесь. Только ты сам должен защищать себя. Больше никто. Конечно, если тебе переломают кости или будет кровоточить рана, мы обязаны лечить тебя наилучшим образом, чтобы ты мог вернуться на поле битвы и продолжить борьбу. А теперь иди.
В течение двух дней я мог только лежать в кровати и стонать от боли. Даже короткая прогулка в ванную была мучительным путешествием, которое, казалось, длилось бесконечно. Я спал в лихорадочном оцепенении, охватившем меня, и время от времени начинал просто бредить. Мой рот был полон горечи, дыхание затруднено. Мне казалось, что я видел свою смерть. В некоторых снах я даже встречался с Мамой и Папой, в других — сидел на коленях у генерала. Единственная вещь, которая напоминала мне, что я все еще жив, был звук противного свиста — с некоторого отдаления до меня доносился случайный рожок прибывающих в док судов.