Автобус на Кара-Кала отходил через три часа. Маша побродила по городу, напилась чаю в чайхане, подкрепилась своим великолепным бакланом и спрятала остатки в пергаментную бумагу, присыпав их солью на всякий случай.
На автобусной станции, прежде чем продать билет, долго проверяли документы. В Кара-Кала шел не совсем обычный автобус, — это был крытый грузовик со скамейками в кузове. Заполнили его туркменки в красных платьях, с детьми на руках, туркмены в высоченных косматых шапках-тельпеках, солдаты-пограничники, садоводы.
Маша оглянулась: в очереди на посадку за ее спиной стоял тот самый странный человек из Чарджоу, которого она видела в ином обличье. Седой крутой гребень волос над коричневым лбом, добрые карие глаза. Он похудел по сравнению с тем, как выглядел в Чарджоу, чисто выбритый подбородок его обтянуло.
Был он в полотняном летнем костюме с потрепанным портфельчиком в руках. Из портфельчика торчал уголок чистого вафельного полотенца. Эдакий рассеянный командированный… Полузнакомый Маше человек, он смотрел на нее почти отечески. Маше показалось, что она знает его лет сто.
Человек с седым гребнем отвернулся и вежливо заговорил с подошедшим стариком туркменом. Туркменским владел свободно. Туркмен был стар, как Мафусаил. Реденькая белая бородка, белые-белые волосы торчат из ушей, всё лицо в глубоких морщинах, бегущих вдоль, поперек и наискось…
Подошла и Машина очередь; она еще раз предъявила билет и документы и заняла свободное место на одной из скамеек ближе к выходу.
Маша ехала молча. Только перебросилась двумя словами со своим соседом по скамейке, специалистом по винограду с субтропической станции института растениеводства.
Дорога была длинная. Машина выехала в горы, — стало чуть легче от ветра, от сквознячков. Бурые, серые, коричневые отроги известняков, желтоватые, голубые глинистые склоны. Всё чаще встречается зелень, всё больше птиц. Целые облака жаворонков вспархивают и поднимаются то справа, то слева от машины.
Дорога длинная. И всегда, если едет много народу, находится рассказчик. Сегодня таким разговорчивым оказался сержант-сверхсрочник из погранчастей. Рассказывает о тиграх:
— …У нее все берега в тугаях, в дремучих таких зарослях: тут и деревья, и кустарники, и тростник, и трапа. Полные джунгли. А дельта у нее там широкая, изменчивая. Аму-Дарью не случайно туркмены прозвали Джайхун — сумасшедшая… Быстрая, немыслимая река. Сумасбродка.
В тугаях этих самых водится кабаны и тигры. Кабанов много. На базаре в Нукусе всегда кабанье мясо продают. Оно и приятней, на мой вкус; свинина слишком сладкая, а дичатина эта — ничего. Вообще край богатый, сытый. Зимой там каракалпаки рыбу на базар в крапивных мешках выносят, замороженную. Звонкая, как поленья березовые.
Тигров в тугаях не много, наверное, но есть. Эта история не со мной была, врать не буду. Бакенщик мне ее рассказывал, казах, его юрта в районе острова Муйнак стояла. Он там с семьей жил. Вот сидят они вечером в юрте, ужинают, очаг еще не погашен. В юрте двери нет, вместо нее кошма висит. И вот поднимается эта кошма, и входит тигр. Так прямо мордой кошму поднял и вошел. Передние лапы в юрте, задние снаружи. Вошел и смотрит.
Бакенщик не растерялся, схватил подвернувшуюся под руку лопату и ударил зверя по голове. Лопата тяжелая была, железная. Рухнул тигр, и даже прыжка не сделал, не рявкнул. Чудеса! Казах еще раз саданул, — страшно ведь, тут и жена и дети. А зверь лежит, сдыхает и не сопротивляется.
Мертвого его разглядели хорошенько. Смотрят: старый, худой, и зубов почти не осталось. Он уже не мог себе пищу в тугаях добыть и пришел умереть. Кабан такому не добыча. На кабана и вообще охотиться опасно, и человеку и зверю. Если сразу не убьешь, а только ранишь, — вспорет клыками брюхо и доказывал, что ты не верблюд.
Слушали зачарованно.
— Сам я тигра не встречал, не скажу. Барса, правда, встретил один раз. Тут неподалеку, в горах, только не на этой дороге, а из Небит-Дага в горы мы ездили, дрова заготовляли.
Он помолчал, словно прикидывая, не сказал ли лишнего.
Слушатели терпеливо ждали, опасаясь сбить.
— Съездили мы в лес вдвоем с шофёром, набрали дров. Лес там молоденький, тощенький, дрова загодя были заготовлены. Наложили кузов хорошенько — и обратно. Оба мы без оружия поехали. Дорога — сплошные буераки, с кочки на кочку. Дело весной было, силь с гор бежал, всё размыло, глина, грязь. Спускаемся в одном месте, а на дороге впереди, метров за двести, — он. Лег на самой дороге и лежит. Не так чтобы крупный, но взрослый уже барс.