Дневник сжат в руке. Даже не хочу смотреть на него. В детском розовом пластиковом покрытии с серебряной надписью обычно хранятся воспоминания девочек, которых лелеяли, пока они росли. У Дикси были дневники, наполненные историями о пони и улыбках Ашера, посланных ей. Она рассказывала о выпечке печенья для Санты и том дне, когда её мама в первый раз взяла её примерить лифчик.
Но не в моём. Единственная счастливая история — последняя. В тот день, когда я устроила взбучку Эмили Джеймс и стала лучшей подругой. Дикси была такой светлой и чистой. Никаких грязных секретов. Она была совершенным существом. Когда-то я думала, что близость с ней поможет мне очиститься. Но нет. Ничто не может изменить прошлого.
Я заметила, что мои ноги стали грязными. Хорошо. Я собираюсь в самое грязное, отвратительное место, которое я только знаю в этом мире. Я должна быть такой же грязной снаружи, какой она сделала меня внутри. Мои волосы спутаны. Макияж размазался прошлой ночью. Ничего из этого не имеет значения. И почему должно? Внешность ничего не значит. Я слишком хорошо это знаю.
Повернула на улицу, по которой ходила миллион раз. Я сплюнула на землю. Ярость начинает кипеть, пока мой темперамент отбивает ритм во мне. Я ничего не замечаю. Не обращаю внимания на своё окружение, пока не останавливаюсь во дворе, в котором выросла.
Каждая секунда, которую я провела в этом доме, вернулась ко мне. Прочитав дневник, я вспомнила то, что мне удавалось блокировать. Моменты, когда я плакала, умоляя Бога, чтобы он услышал меня и забрал. Я больше не хотела жить. Какая семилетняя девочка будет рассматривать смерть как вариант? Это печальный мир, в котором подобное случается. Не хочу думать о другой маленькой девочке или мальчике, которые пережили то же, что и я.
Если бы у меня была возможность исполнения одного желания, я пожелала бы спасти их. Над детьми издеваются. Сексуально и физически. Дети не должны страдать. Они должны жить в безопасности. Боль и страх должны приходить в более поздние периоды жизни, не должны становиться частью детства.
Мои ноги несут меня вперёд. Не контролирую своё тело. Как будто оно знает, что должно произойти. Я направилась сюда без всякого плана. Тот факт, что я в футболке, ничего не доказывает. Мне нужно было оказаться здесь с этим дневником перед этими демонами. Этот ад был всем, что я знала до Дикси. Пока её родители не разрешили мне приходить в их дом. Даже не догадываясь, они дарили мне единственную радость, которую я когда-либо испытывала. Семейные ужины, частью которых я стала с ними, научили меня, что жизнь — не испорченное место. Что наркомания и сексуальные надругательства — не норма. Что есть настоящие семьи.
Я стою на крыльце. Ему нужна покраска. Белая яркая наружность шелушится и кажется заброшенной. Забытой. Мой отец отказался от поддержания внешнего лоска. Мою мать это никогда по-настоящему не заботило. Ей просто нужна была очередная доза. Если у неё был заначка наркотиков, она была хорошей.
Я держу розовый дневник в руках. Он немного влажный из-за того, что сильно сжала его, пока шла от машины до дома. Это крошечная книга хранит секреты этого дома. Воспоминания, которые я хочу стереть. Прошлое, которое я мечтаю, чтобы было не моим. Или чьим-либо ещё. Даже злейшему врагу я не пожелала бы такой жизни.
Мой палец нажал на дверной звонок. Знакомый звон громко раздался. Она здесь. Её машина припаркована у дома. Я даже не знаю, который сейчас час. Я оставила свой телефон в трейлере. У меня нет ничего, кроме внутренней силы. Я больше не та маленькая девочка.
Дверь открылась через несколько минут. Прежде чем я снова нажала на звонок. С похмелья, стареющая и потрёпанная моя мать открыла дверь. Она прищурилась, как будто я разбудила её в шесть утра. Уже полдень.
— Какого чёрта ты здесь делаешь? — она растягивает свои слова. Женщина, которая родила меня, никогда не хотела меня. Она хотела жизни, которую никогда не получит.
— Это, — сказала я, держа розовый дневник в левой руке. — Я здесь из-за слов в этом дневнике. Дневнике ребёнка, мама. Слов, написанных маленькой девочкой, у которой никого не было. Ни одна чёртова душа на этой планете не заботилась о ней. Не защищала её. Ни одна! — Мой голос стал истеричным. Я слышу нотки истерики. Мне всё равно, что я кричу. Всё равно, услышат ли меня соседи. Где они были раньше? Когда мужчины приходили и уходили из этого дома, в котором был ребёнок. Где они были?!
— О чём ты говоришь? — она огрызнулась на меня, всё ещё щурясь от дневного солнца. Её морщины слишком рано начали указывать на её возраст. Тон кожи ближе к жёлтому, чем к загорелому. Наркотики старят быстрее, чем время.