Князья Голицыны только вернулись из церкви, от обедни, только что уселись за стол, готовясь хлебать уху из свежей рыбы, купленной поутру княгиней у рыбака-зырянина, как дверь в избу отворилась и вошел один из капитанов.
– Ну, князь, – сказал он, переступая порог, – недобрые вести я вам принес. Приехали от Москвы думный дьяк да окольничий и колодника сюда привезли на очную ставку с вами…
Ложки выпали из рук князей, а княгиня Авдотья Ивановна, державшая горшок с горячею ухою, так задрожала от страха, что должна была поставить горшок на стол.
– Господи! – взмолилась она, обращая взор к иконе. – Опять допросы! Опять мучения! Смилуйся, смилуйся над нами, грешными…
– Я затем забежал, чтобы вас обо всем предуведомить, – продолжал капитан тревожно, – не было бы обыску какого… Если что у вас есть – смотрите, поберегите себя и нас! Чтобы и нам за вас не быть в ответе.
– Пусть придут – обыщут! Нет ничего зазорного, – сказал князь Василий, стараясь казаться спокойным.
– Да будьте готовы, князья! Того и гляди, не потребовали бы вас в Приказную избу, – сказал капитан, подходя к двери и готовясь переступить порог.
В тот же день вечером князья были точно призваны в Приказную избу к ответу на расспросные речи, а в их избе и в избе их людей обыскано и перерыто все до последней тряпки. Князей рассадили по разным избам, допрашивали их и вместе, и порознь… Допрос и записывание их ответов по двадцати девяти статьям с волхвами длился несколько дней сряду. В течение этого времени – этой долгой нравственной пытки – князьям не дозволено было даже видеться с женами, и несчастные женщины, томясь неизвестностью об участи мужей, утешались только долгою, горячею, слезною молитвою о спасении несчастных.
Князь Василий при этих допросах страдал ужасно. Перед ним вдруг во всей полноте воскресла вся прошлая жизнь его и деятельность, раскрылись ухищрения и лукавства, которыми он добивался славы, почестей, богатств, видного положения в свете. И он, сознавая всю свою «мерзость перед Господом», должен был опять лукавить, чтобы избегнуть ответственности – спасти от гибели себя и сына.
Наконец долгий, мучительный допрос был окончен. Князь Василий надеялся, что ему дадут возможность вздохнуть свободно, хотя и недоумевал, какого колодника держат в запасе его строгие судьи и следователи. Тогда-то именно и был выведен на сцену наглый обманщик, именовавший себя старцем Иосифом. Князю Василию предъявлен был запрос о страшном извете, который возводил на него мнимый чернец.
– Государи мои, – сказал князь Василий, с полным сознанием своей невиновности, – заклинаюсь в том Всемогущим Богом, что никакой старец Иосиф не бывал у меня здесь в Яренске, ни в прошлом сто девяносто восьмом, ни в нынешнем сто девяносто девятом году; что ни здесь, ни в Москве я никогда не слыхал его имени, а те слова, которые он на меня в расспросе сказал, никогда и в мысль мою не вмещались. Бог свидетель мне и в том, что я никого из Яренска ни с письмами, ни с словесным приказом не посылал…
Тогда ввели в Приказную избу чернеца Иосифа и дали ему очную ставку с князем Василием. Наглый чернец настойчиво утверждал и в глаза князю Василию, что он его знает, что он был от него к князю Борису послан с речами и даже получил сорок алтын на дорогу. В доказательство своих слов чернец говорил, что он узнает того человека, который его к князю проводил, что укажет и дом, в котором ту ночь ночевал, и хозяина того дома узнает в лицо.
Князь Василий слушал нахальное вранье и сам себе не верил. Ему представлялось, что сам ад выслал против него беса в изветчики и грозит ему гибелью… «Если этот обманщик и клеветник был когда-нибудь в Яренске и сумеет свои клеветы подтвердить хотя подобием истины, мне придется сложить голову на плахе как изменнику и злодею!» – думал князь Василий, холодея от ужаса.