Из пятнадцати человек шестеро не решились покинуть господ своих в страшной ссылке и перенесли все ужасы странствования по морю, все бедствия житья на Мезени и в Кевроле, где Голицыны жили, пока им не было разрешено поселиться в Пинежском Волоке. Из этих шести человек четверо отъехали к Москве с князем Алексеем и его семьею, а двое остались доживать свой век в Кологорах.
На пороге дома, у калитки, князь был встречен старым слугою, который, сидя на завалинке, грелся на солнце.
– Что, Василий? Небось старые кости распарить вышел? Любо? – ласково окликнул слугу князь Василий.
– Как не любо, батюшка-князь, одна благодать!
На крыльце ожидала князя видная, свежая и бодрая старушка княгиня, закутавшись в старенькую телогрею коричневого цвета, на сильно потертом собольем меху, – то был единственный остаток ее роскошной «платьенной казны», от которой когда-то ломились высокие сундуки и пузатые скрыни.
Князь поцеловался с женою и присел на лавочку крыльца, любуясь солнечным днем и оживающею зеленью.
– Что ж? Отслужил панихиду-то? – спросила мужа княгиня.
– Отслужил, – тихо и спокойно сказал князь, отворачиваясь в сторону.
– Ну и дай ей Бог на том свете такой же покой, какого мы с тобой на этом свете дожили!
Старики посидели на лавочке и вошли в свою просторную светлую комнату, ничем в убранстве не отличавшуюся от избы зажиточного мужика-северянина.
В углу накрыт был белою скатертью стол. Княгиня ожидала мужа к обеду.
– Чем это, Дунюшка, так хорошо сегодня у нас пахнет? – спросил князь Василий, снимая кафтан и усаживаясь к столу на лавку.
– А это я без тебя подушки твои перебивала, – смеясь, сказала княгиня, – да вздумала тебе в них душистых здешних трав положить. Вспомнила, как ты прежде любил немецкие духи и как я о твоих подушках хлопотала, как мы из Москвы выезжали… Чай, на тех подушках и теперь еще тот пристав спит, который у нас их отобрал при описи!
И оба старика добродушно рассмеялись, принимаясь за свою скромную трапезу.
В одном из темных приделов главного храма во Флорищевой пустыни есть скромная могила. Надпись на полуистертой каменной плите гласит, что под нею погребен инок Боголеп, в мире носивший громкое имя князя Бориса Алексеевича Голицына. Воспитатель Петра, достигнув глубокой старости, за год до смерти удалился в ту дремучую лесную глушь, которая и теперь еще окружает Флорищеву пустынь, и скончался здесь 18 октября 1714 года. Вероятно, и он также пришел сюда искать единственного возможного в жизни счастья – покоя и забвения.