Царевна София была одета в темно-мосоковую алтабасную ферязь с жемчужными пуговицами и в такой же треух, опушенный соболем и едва прикрывавший ее роскошные волосы. Цвет материи ее наряда до некоторой степени смягчал излишнюю смуглоту ее лица и сглаживал значительную полноту всего ее стана. Царевна была далеко не красавица: темноволосая, с огненными черными глазами и мощно развитыми формами, рано созревшая, как и все брюнетки, она казалась гораздо старше своих лет[4], и при первом взгляде ее наружность не производила приятного впечатления. В лице ее было что-то жесткое и суровое, а во всей ее внешности слишком много силы и мало женственности; но когда она начинала говорить, то сдвигая, то поднимая свои густые черные брови, когда она от времени до времени скрашивала речь своею прекрасною приветливою улыбкой и глазам придавала бархатную мягкость и негу, она казалась очень привлекательною и могла нравиться. Глубокий и сильный взгляд ее умных глаз, полных огня и страсти, способных выражать малейшее движение ее тревожной души, надолго оставался в памяти тех, кому случалось видеть царевну хоть раз в жизни.
Царевна София встретила Оберегателя приветливо и допустила к руке. Дьяк Шакловитый прекратил чтение «памяти» и, низко поклонившись Голицыну, отошел почтительно в сторону.
– Здоров ли ты, князь Василий? Два дня сряду я за тобой посылала, и два дня мне докладывали, что ты со своего «большого двора» никуда не съезжаешь и у дохтура-немца лечишься.
– По просьбе моей, истинно тебе дьяк Украинцев докладывал, великая государыня. Крепко мне недужилось… Да уже позволь мне, верному слуге твоему, всю правду молвить: если б и здрав был, не посмел бы перед твои светлы очи предстать, не исполнив дела государского…
– Князь Василий, твое усердие нам ведомо, но ведомо и то, что не всякую службу и при усердии сослужить можно. Однако вижу по лицу твоему, что ты сегодня с добрыми вестями пришел. Готова слушать…
– Великая государыня-царевна, послы его королевского величества короля Яна Польского после вчерашнего сиденья нашего на все наши договорные статьи согласье изъявили. Когда угодно тебе повелеть боярскому сиденью быть и весь договор о вечном мире прослушать и одобрить?
София поднялась со своего места, перекрестилась на иконы и, сложив на высокой груди свои красивые руки, проговорила:
– Благодарение и хвала Создателю в Троице славимой! Великое свершилось дело! Недаром потеряны труды, и неисчислима польза, Российскому царству принесенная!
Затем, опустившись в кресло, София обратила лицо свое в сторону Шакловитого и, вся сияя радостью женщины, гордой успехами любимого человека, сказала:
– Каков наш князь Василий! Какую одержал победу! Да мы сто лет боролись с Польшей: кровь проливали и разоренья сколько приняли – а такой прибыли и славы державе нашей не приобрели, какую князь Василий одним своим умом взял? Федор Леонтьевич, наведи в Посольском приказе справки о том, как великие государи в прежние годы за такую службу жаловали, чтобы и нам от них не отстать и даже превзойти их в щедрости на столько, на сколько и служба ближнего нашего боярина и Оберегателя превосходит все прежние посольские службы!
– Если дозволишь, государыня, мне слово молвить, – сказал Шакловитый, – то я скажу одно: радуюся за прибыль и славу Русского царства и за попрание польской гордыни, достигнутое радетельною службою и великим умом князя Василия Васильевича Голицына, но еще того более радуюсь за попрание злых наветов со стороны твоих недругов, великая государыня! Теперь придется им, пожалуй, и прикусить язык!
– Я, чай, они уж верить не хотели тому, что мы одолеем упрямых ляхов!
– Вчерась князь Михаил Черкасский прямо говорил в твоей передней, что польские послы уедут, что не будет мира с Польшей и весь тот неуспех от нераденья князя Васильева…
Оберегатель улыбнулся, а София с гордым сознанием достоинства сказала:
– Вот завтра и услышат в думе о «неуспехе», которого добился князь Василий «нераденьем»… Завтра с великими государями-братьями моими и с государем патриархом, и с ближними боярами и думными людьми мы будем слушать договор о вечном мире и союзе с Польшей и его одобрим. Так всем и объяви сегодня, Федор Леонтьевич; да сейчас ступай добудь мне справки из Посольского приказа.
Шакловитый поклонился царевне и вышел из комнаты и переднюю; София и князь Василий остались наедине.
София взглянула прямо в глаза своему любимцу и спросила его: