– Что ты это, отец Иаков? Молитву, что ли, новую складываешь или канон какой на память твердишь?
– Нет, батюшка князь! На меня беда пришла… с моей памятью!
– Какая же твоя беда, отец Иаков?
– Да вот, приказал святейший колоколам на Ивановской колокольне прозванье переменить. Как докладываем мы ему о благовесте, так велено нам в докладе новый-то большой называть Успенским, а старый Успенским Воскресным, а Реут – по-ли-елейным… Вот я и путаюсь при докладе святейшему; хочу сказать «Успенский», а говорю «Воскресенский», а вместо полиелейного – все Реут да Реут!.. Даже прогневал святейшего!.. И твержу теперь на память, в которые колокола благовест заказан!
Князь Василий невольно улыбнулся и подумал: «Видно, у каждого своя забота, и каждому Бог дает ее по силе!»
В «малой» келье патриарха, выходившей окнами в так называемый комнатный садик, устроенный в виде террасы над сводами патриаршей казенной палаты, князю Василию пришлось недолго ожидать. Иоаким вступил в палату через несколько минут и, опустившись в кресло около столика, на котором был золотом и красками писан патриарший герб, пригласил и Оберегателя сесть.
– Святейший отец-патриарх, – сказал князь Василий, почтительно преклоняя голову перед Иоакимом, – я пришел к твоему архиерейству просить благословения на предстоящие мне многотрудные подвиги.
– Я ожидал тебя, князь Василий. Знаю, что ты, чадо верное и нелицемерное, не забудешь о нашем благословении даже и среди твоих забот государственных, и приготовил тебе благословение… Но прежде, чем передам, я должен говорить с тобой о тайном деле.
– О тайном? – переспросил князь Василий.
– Да, сын мой возлюбленный, и молю тебя, и заклинаю никому не передавать беседы нашей. Я назвал тебя чадом верным и нелицемерным, ибо знаю, что не лежит в тебе сердце к мрачным ковам и злохитростным мечтаниям… Но ты от нас грядешь… Ты бежишь вослед воинской славе… На кого же ты нас покидаешь? Кому вручаешь судьбу малолетних государей и всего государства?
– Святейший отец-патриарх! Не я государством правлю – благоверная царевна София Алексеевна…
– Не говори со мною как царедворец! Нас здесь слышит только Бог единый, а от Него и помысла не скроешь! Царевна-правительница и государством правит, а ты ею правишь, князь Василий. Молю Всесильного Творца, чтобы Он простил тебе твой грех за то, что ты нас от ее властолюбия оберегаешь… ее клевретам воли не даешь! А без тебя-то что будет?
– Как буду я в полку, так государыня дозволила мне передать дела Посольского приказа сыну Алексию…
– Да я не о делах посольских! Ими и малолеток твой управит, при таком хорошем дядьке, как Емельян Украинцев… Ну а при ней-то, при самой-то кто тебя заменит?
Князь Василий молчал, потупившись.
– По душе скажу тебе, князь Василий, боюсь я твоего Шакловитого! Он человек опасный!.. Ему царевна доверяет все свои затеи… А у него в уме недоброе!..
– Я Федора Леонтьевича знаю, – сказал князь Василий, – и готов за него ручаться…
– Не ручайся, князь Василий! Я больше тебя живу на свете и больше видывал людей; и с этими хохлами я смолоду живал в одних стенах, как был еще иноком в Межигорской обители. Хохла как ни выворачивай, все изнанка: до лица не доберешься… А сказывают мне, что Федор Шакловитый и по все дни по вечерам у Сеньки в Спасском монастыре бывает и будто Сенька (а это злой латинщик!) успел уже свести его с приятелями-то со своими…
– С какими приятелями?
– А со стрелецкими начальниками: с Никитой Гладким да со Стрижем, да с Черным, да с Цыклером… А разве ты не знаешь, что это за люди?.. Разве ты не видишь крови на их руках?
– Но дозволь же мне, владыко, замолвить слово в пользу Федора Леонтьевича. С тех пор как поручен ему Стрелецкий приказ – не он ли обуздал эту «надворную пехоту»? Не он ли первый сумел взять стрельцов в руки после казни Хованского?
– Чего ж теперь-то ищет он в стрельцах? Зачем с ними якшается? Зачем поит и угощает их на своем загородном подворье под Девичьим?
– Не ведаю, святейший патриарх.
– Я потому и говорю с тобой, что ты не ведаешь, а должен ведать! И должен меры принять к тому, чтобы спасти нас от новой смуты… Помни, что никто другой, а ты ответишь Богу! Пока ты здесь еще, остереги царевну от замыслов. Ведь ты не Шакловитый! Нечего тебе искать – ты взыскан всем, и от Бога, и от великих государей! Останови царевну! Не к добру она идет!.. И наблюди за этим. А я уже велел следить за Сенькой, и, если я увижу, что он мешается в мирские дела, я его по-своему уйму и приведу к смирению.