– Повремени докладами. Дам знать, коли мне нужны будут вести. В том только случае сам приходи, коли что будет зело потребно знать… И как-то тесно держись с Федькой, чтобы всегда у него быть под руками – чтобы ты не проронил ни слова его или царевнина. И чуть что – если сборы какие в Кремле или между стрельцами смута какая, – сейчас чтобы скакал сюда кто ни на есть из наших молодцов!.. Те кони, что я тебе пожаловал, по вся дни у тебя на стойле должны стоять оседланы… Слышишь?
– Слышу, батюшка-князь! Будь благонадежен…
– Ну, так можешь идти.
Ларион Елизарьев в пояс поклонился князю, достал из-под мышки свою засаленную скуфейку, надел ее, надвинув на самые брови, и, выбравшись из моленной, направился к крыльцу.
Часа два спустя гонец, приехавший от Переяславля-Залесского, вручил царице Наталье Кирилловне письмецо от царя Петра Алексеевича, писанное на лоскутке грязной бумаги таким неразборчивым почерком, что даже привычный глаз любящей матери не сразу мог разобрать дорогие и давно ожиданные строки. Петр писал царице: «Вселюбезнейшей и дражайшей моей матушке, государыне-царице Наталье Кирилловне недостойный сынишка твой Петрушка о здравии твоем присно слышати желаю. А что изволила ко мне приказывать, чтобы мне быть в Москве, и я быть готов; только гей, гей, дело есть. И то присланный сам видел, известит яснее; а мы молитвами твоими во всякой целости пребываем. О бытии моем пространнее писал я ко Льву Кирилловичу, и он тебе, государыня, донесет. По семь и наипокорственно предаюся в волю вашу. Аминь».
Дочитав это нехитрое послание, Наталья Кирилловна долго еще не могла оторвать глаз от его кривых и неровных строк, написанных тесно сбитыми и спешно набросанными каракульками, которые, видимо, с большим усилием выводила рука Петра, утомленная трудною физическою работой целого дня. И, оторвавшись наконец от письма любимого сына, Наталья Кирилловна все еще не могла от него отрешиться мыслью и заочно ласкала своего богатыря, думая про себя: «Пусть потешится, пока можно, пусть погуляет на воле, пока забота не гложет сердце».
Вошедшие в комнату царицы Лев Кириллович и князь Борис прервали нить мечтаний матери.
– Ну, Левушка, рассказывай скорее, что тебе Петруша пишет? – живо обратилась царица к брату. – Из моего письма только и видно, что он здоров телом и весел духом… А о приезде своем ни словечком не обмолвился.
– И в моем письме все тоже больше о кораблях, – как-то нерешительно проговорил Лев Кириллович, видимо, не желая вдаваться в подробности при бывших в комнате посторонних лицах и при молодой царице Евдокии Федоровне, которая скромно и почтительно сидела около своей свекровушки и, не поднимая глаз, вышивала золотом какой-то мудреный узор в пяльцах.
Наталья Кирилловна поняла, в чем дело: медленно поднялась она со своего места и попросила брата и князя Бориса войти в ее крестовую палату. Там, запершись, они и повели беседу вполголоса.
– Ну, говори же скорей, что он там пишет? – нетерпеливо допрашивала царица своего брата.
– Пишет все о кораблях – как их он с немцами отделывал: только ими и голова набита. А он нам здесь нужен…
Царица вопросительно посмотрела на брата и на князя Бориса.
– Ты, благоверная царица, не позволила забыть, что на восьмое число июня царь Петр здесь должен быть на панихиде в память тезоименитства блаженной памяти царя Федора Алексеевича? – сказал князь Борис.
– Ну да! Я и звала его, да вижу – он там так занят, что едва ли сюда к восьмому июня будет. Да и жаль мне понуждать его… Пусть там потешится…
– Великая государыня! – серьезно и строго заметил князь Борис. – Блаженной памяти твой царственный супруг недаром изволил написать на книге о любимой своей забаве: «Делу время – а потехе час». Так вот и я теперь скажу: час потехи для государя Петра Алексеевича миновал – настало время великого дела государского.
– Ты меня пугаешь, князь Борис! – тревожно проговорила царица Наталья Кирилловна. – Верно, ты что-нибудь узнал недоброе? Скажи скорее…
– Нет, государыня, никаких недобрых вестей я не принес тебе… Не изволишь ли ты помнить, как минувшим летом я говорил тебе и брату твоему Льву Кириллычу, что еще не время, что мы должны быть только настороже и наготове, что выжидать должны? Ну так теперь я же говорю тебе, великая государыня: зови немедля сына своего сюда! Настало время для дела.
Царица набожно сложила руки на груди и молча подняла очи к иконе Богоматери, как бы творя про себя молитву и предавая сына своего, вступающего в жизнь, Ее милостивому покровительству.
– Не медли и не волнуйся, государыня! Теперь надо приготовить царя Петра Алексеевича к делу. Ему пора ступиться за свои права – пора напомнить сестре своей, что он русский царь! Пора подавить крамолу, пока она еще не подняла главы своей…