Я написал заявление с такой просьбой Президиуму Верховного Совета и с волнением жду ответа и решения.
Работаю я сейчас ст. экспедитором, будучи вначале использован на общих физических работах; стараюсь из всех сил, что бы чувствовать необходимое удовлетворение, что хоть чем-нибудь помогаешь великому общему делу.
Дал себе слово — работать, как зверь и ты можешь быть уверена, что я его сдержу. Трудом и дисциплиной, на работе и в быту я в какой-то степени восстановлю потерянное доверие, хотя бы перед командованием нашего об'екта, а это уже много, потому, что главное это все таки в том что бы убедить людей фактическим делом, что тебе можно верить.
Я, Тома, сейчас, после двухлетнего перевоспитания себя, на столько верю в свою политико-моральную устойчивость, что у меня нет сомнений в том, что я встану на ноги и буду полноценным гражданином.
Таких примеров при Советской власти было много.
Тома! Я получил письма от Николая и Шуры, а также от домашних из Москвы. Ребята тоже настроены по-боевому и пишут оба очень бодрые письма.
Дома все в порядке, да ты наверное об этом знаешь. Я исключаю несчастье с Ольгой из этого порядка. Это было так легкомысленно!
И никто из окружающих не мог удержать ее от такого необдуманного поступка! И вот такой обидный до слез финал.
Дочька моя, по письмам, растет хорошим и здоровым ребенком, я очень по ней скучаю.
Тома! Как живет тетя Наташа и Лида, я все хотел им написать, да такой лентяй на письма, что и братьям еще не ответил.
Домашним написал несколько писем с дороги, Клавдя мне написала что получила два моих письма; мама тоже. Завтра засяду им писать. Ты знаешь, Тома, очень трудно выбрать время для писания: очень занят, но вот тебе собрался быстро. Буду ждать от тебя ответа.
До свидания крепко жму твою руку и целую. Твой брат Андрей.
Судя по этим строкам, Андрей не был ограничен в переписке, да и формулировал он предложения очень аккуратно, не допуская никаких намеков на то, что отбывает срок. Поэтому придраться цензорам было не к чему…
Футбол любили и здесь. На вечной мерзлоте, в суровом климате он оставался отдушиной и для заключенных, и для вольнонаемных. Мяч гоняли и шахтеры, и железнодорожники, и геологи, причем коллективы носили порой самобытные названия вроде «Медвежий ручей». Нормальный стадион с трибунами в городе был только один, а большая часть матчей проходила на площадках с воротами из необструганных жердей.
Слух о том, что в Норильске будет отбывать заключение один из знаменитых братьев Старостиных, намного опередил его приезд. И по воле местного лагерного руководства Андрея Петровича определили в старшие тренеры «Динамо», а заодно за консультацией к нему обращались и из других команд. Поскольку сезон на севере не мог длиться долго, Старостина привлекали к физкультурно-массовой работе в целом. А она была обширной, но, чтобы обеспечить условия, требовалось то заливать каток, то возводить помещения для спортивного зала.
Не стоит думать, будто этим его обязанности и ограничивались. Вот как описывал те времена Анатолий Львов в газете «Красноярский рабочий» в 1992 году:
«Старостин работал не только в КВО по организации спортивной жизни комбината (А. А. Панюков и В. С. Зверев хорошо представляли, как можно использовать заслуженного мастера спорта), но и начальником планового отдела КиБЗа, кирпично-блочного завода, выполнявшего функции будущего управления предприятий стройматериалов, выпуская железобетонные и деревоизделия, стекло (и электролампы!), минвату и цемент…
Могу назвать коллег Старостина по стройиндустрии, товарищей по несчастью. Среди них доктор исторических наук А. Т. Егизарян (ОТиЗ) и А. Я. Вебер (главбух, бывший нарком Республики немцев Поволжья). У них было чему учиться бывшему рабочему и директору фабрики спортинвентаря Старостину. Как и у бывшего питерского рабочего В. А. Никитина, знатока своего котельного дела, бывшего военного инженера В. Н. Коляды, обладателя двух инженерных дипломов Н. Д. Настаса, опытного керамика А. А. Сысоенко (впоследствии реабилитированы все)».
Надо пояснить, что Александр Панюков был начальником комбината, а Владимир Зверев — главным инженером.
Владимир Кизель вспоминал: «Лагерь познакомил меня со знаменитым футболистом Андреем Петровичем Старостиным, расконвоированным зэком. Фактически он был и тренером в спортзале. Умный и остроумный, многое почерпнувший в годы своей славы от окружавших его болельщиков — актеров уровня Яншина и писателей типа Олеши, Андрей Петрович много читал, был интереснейшим рассказчиком».