Я познакомился с «Градом», как и большинство советских людей, именно тогда. И, каюсь, недооценил его, был откровенно разочарован. Нет, конечно, это были настоящие Стругацкие, но… так восхищавший раньше эзопов язык, и это показавшееся неоправданно робким желание рассказать правду о нашей истории, и эта их традиционная недоговоренность — ничто не радовало теперь, на фоне только что прочитанных Оруэлла, Замятина, Солженицына, Анатолия Рыбакова, Венечки Ерофеева и прочих, и прочих… Я перечитал «Град» недавно. Сильный роман. Прекрасный роман. Добротный роман зрелых АБС. Я многое в нём увидел и прочувствовал по-новому. Но горький след первого разочарования уже ничем, к сожалению, не вытравить. И боюсь, эта книга никогда не попадет в разряд моих самых любимых. Поэтому я завидую всем, кто впервые читает роман сегодня, ни с чем не сравнивая его. И ещё больше завидую тем, другим, кто имел счастье прочесть его в 70-е годы. Ибо каждая книга должна читаться тогда, когда её написали. Это — истина, справедливая почти для всех. АБС и сами признавали её.
Уже в феврале 1987-го в Комарове они вплотную приступают к работе над «ОЗ». Пишут не в том порядке, как это увидит читатель, а по частям — сначала именно «рукопись ОЗ», и главы исторические, а уж потом — как отдельную повесть о нашем недалёком будущем, — «Сорок лет спустя».
Очень любопытно читать в рабочем дневнике отдельные выписанные туда фразы, очевидно, самые важные для авторов — своего рода центры кристаллизации всего текста. Я с удивлением отмечал, что почти двадцать лет назад выделил для себя как читатель и запомнил на всю жизнь те же самые мысли:
«Иуда все эти 2 тыс. лет занимался самооправданием. „Если бы не я, вообще бы не было христианства. И вообще, Иисус сам попросил, чтобы я его предал“» (февраль)
«— А как же проповедь?
— Во-первых, почти не было народу. А во-вторых, ему было очень больно!» (апрель)
Они встречаются каждый месяц. Март — Репино. «Сорок лет спустя». Апрель — опять Репино. Продолжают, но прерываются на сценарий «Жука в муравейнике» и прочую мишуру: статьи, рецензии, письма — ну, никак без этого!
Май — Репино, «ОЗ».
И 23 мая 1987 года подводятся итоги сезона — ну, прямо как в театре — не на конец года, а перед летом:
Результат для этих лет совсем неплохой. Они работают на подъёме, они торопятся написать этот роман для сегодняшнего читателя. Во-первых, всё слишком быстро меняется. Во-вторых, кто его знает…
Хочу ли я сказать, что «Отягощённые злом» в итоге получатся торопливо написанной книгой? Нет, конечно. В смысле работы над языком, в смысле продуманности сюжета и выстроенности композиции — это, безусловно, одна из вершин творчества АБС. Но на уровне философии, на уровне идеологии, на уровне общей концепции вещь получилась слишком сложной, переусложнённой, что называется, не для средних умов и, на мой взгляд, даже внутренне противоречивой. Чего никогда раньше не было в книгах АБС. У каждой их повести, начиная с «Попытки к бегству», а в каком-то смысле даже со «Стажёров», был подтекст, были второй и третий слой, была возможность индивидуального восприятия и различного истолкования в зависимости от возраста, взглядов, уровня эрудиции и уровня интеллекта. Но первое прочтение было простым и увлекательным для каждого. Этим они и были сильны — умением говорить просто о сложном. В «ОЗ» они заговорили о сложном сложно. И думается мне, не потому, что разлюбили вдруг своего читателя, зазнались, забронзовели и пустились во все тяжкие. Нет. Думается мне, всё было проще и в то же время печальнее. АБС сами не успели разобраться в происходящем, в том числе и в собственном романе, ставшем естественным отражением этого бурного и неоднозначного времени. Роман получился — как бы это помягче? — несбалансированным: одни фрагменты совершенно блестящие, другие — рангом ниже, в одних спокойная уравновешенность, отстраненность, почти эпичность, в других — горячность, нервозность, публицистичность, несовместимая с эпичностью… И всё по отдельности здорово, а в целом — ну, не срастается в голове. Поразительно, что и сегодня при перечитывании не срослось.
Конечно, это моё личное мнение, но ещё не хватает мне в «ОЗ» привычной иронии и самоиронии, не хватает взгляда на себя со стороны, не вижу я этого мира, не вижу. Ясно, что через сорок лет (а теперь уже через двадцать) мы шагнём совсем не в сторону Полдня, ясно, что опять многое угадано, в частности, этот трагически точный намёк на новую однопартийную систему, но ведь это скорее случайное совпадение, чем политический прогноз, да и вообще не совпадение, а промах на два десятилетия… В «Хищных вещах века» уже был альтернативный Полдню мир, и он куда более осязаемый и куда сильнее напоминает сегодняшнюю Россию. Мир «Сорока лет спустя» остался для меня абстракцией, если не сказать декорацией, выстроенной для одного единственного актёра — учителя Носова. Но может быть, так и было задумано? Учитель — всё-таки главный в романе. Или нет?..
Вернёмся к истории написания «ОЗ». Следующие этапы (после весны) были такие: в конце октября в Репине закончен черновик второй части — как раз «Сорок лет спустя», в конце ноября там же — черновик всей вещи целиком. В декабре они встретились, чтобы писать чистовик. Хорошо потрудились, но прервались 26-го. Устали. Скоро Новый год. А не доделали-то, как выяснилось, совсем чуть-чуть: встретившись 15 января всё в том же Репине, уже 18-го поставили последнюю точку в рукописи романа. И с чистой совестью взялись за сценарий «Жука», за рецензию на Славу Рыбакова (теперь и не вспомнить, на что конкретно) и за прочие не самые главные, но тоже обязательные дела. А настроение скверное: во-первых, заболела Елена Ильинична, а во-вторых, с Калямом совсем беда: ясно уже, что любимый зверь долго не протянет. Что поделать — кошачий век короче человеческого! Об этом прекрасно знают все любители домашних животных, но как-то забывают до срока.
И ощущение возникает, будто закончилась целая эпоха. Время было такое — каждый год, как эпоха. 1987-й, например, отмечен многими судьбоносными событиями. Это не слишком благозвучное словечко, с подачи Горбачёва, вдруг становится модным.
Законодательно разрешено частное предпринимательство. Начинается эра кооперативов.
Иосиф Бродский получает Нобелевскую премию, его стихи возвращаются на родину.
Но, безусловно, аттестатом зрелости, выданным нашей перестройке, стали фильм «Покаяние» и параллельно в литературе — «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова в «Дружбе народов». Читали все, передавая из рук в руки, а через год или два переведённый на английский роман вошёл, если не ошибаюсь, в двадцатку бестселлеров США — неслыханный результат. И, наконец, в своём докладе к 60-летию Великого Октября Михаил Сергеевич подвёл черту, выдав столь суровую оценку сталинизму, на какую не решался даже Хрущёв четверть века назад. Пожалуй, именно в этот момент перестройка и сделалась необратимой.
И у Стругацких год получился насыщенным. Из публикаций отметим ещё «Сказку о Тройке», напечатанную впервые в изначальном полном авторском варианте — в журнале «Смена» сумасшедшим тиражом в 1 миллион 300 тысяч экземпляров.