И я это совершенно без иронии. Не до смеху в наше-то время, когда грабят сколь угодно популярных людей, не взирая на лица, растиражированные телевидением. Но тут… Тут другое совсем: тут не лицо узнали — узнали имя, быть может, дорогое, как память о юности и детстве.
Дурацкая история? Конечно, дурацкая. Зато с счастливым концом. И, кстати, вспомним кассеты АНа, не взятые «благородными» ворами у Стэна Агрэ. И вывод из обоих случаев хочется сделать серьёзный: люди, читавшие АБС, пусть даже только в детстве, обязательно стали хоть чуточку лучше; а люди, читающие и перечитывающие их книги взрослыми, просто не смогут быть совсем плохими — совесть им не позволит.
Ещё в начале 1989 года АН рассказывал в одном из интервью:
«Мы посмотрели американский фильм „Зомби“. Идея в том, что ад переполнился грешниками и больше не принимает мёртвых. Безмозглые мертвецы пошли по земле с одной страстью — добраться до живых и сожрать. Это всё — полная ерунда. Но сама идея о переполненности ада грешниками… Вот такую повесть, такой сценарий нам было бы интересно написать!»
Прошло два года. Случился последний приезд БНа в Москву.
На последней странице рабочего дневника обозначены последние общие дела:
«16.01.91 — Б. прибыл в Мск для обсуждения вопросов. Времена жуткие: Литва, Ирак.
17.01.91 — Ночью началась война в Ираке.
18.01.91 — Писали письма. Снова обсуждается „Операция ВИРУС“…
19.01.91 — Б. уезжает».
Но последняя запись в тетради, сделанная БНом, не датирована и отделена чертой от предыдущих:
«Аггелы — исполнители воли бога на земле; каратели и наградители.
Записки старого аггела — заряды растрачены. Запасы „пряников“ огромны и вручать некому. М.б. — вручать ВСЕМ, ибо все и праведники тоже?»
Этот набросок через десяток лет попадёт в роман «Бессильные мира сего», будет изящно отредактирован, но там не произведёт на меня такого ошеломляющего впечатления, как на этой последней странице рабочего дневника. Там его легко проскочить и не заметить, не вдуматься. Сравните:
«Не помню точно кто, кажется, Мариша красиво говорила о горьком аггеле — исполнителе воли Бога на Земле. О раздавателе наказующих ударов и ласковых наград. Но мерзостей в мире много, а доброты — так мало. И вот все молнии давно уже растрачены, а наград — полный шкаф: раздавать их некому и не за что… Не раздавать ли теперь их всем подряд — ведь каждый грешник есть и праведник тоже? Нет ведь во всей Вселенной никого, кроме мечущегося, замученного, страдающего и побеждающего человека…»
Режьте меня, а вариант с пряниками лучше, пронзительней. Ласковые награды, да ещё в пыльном шкафу — это какая-то несимпатичная абстракция. Совсем другое дело — пряники. Мятные, например. И, кажется, я даже знаю, откуда они.
БН рассказал однажды, отвечая на чей-то вопрос, прилетевший из Интернета:
«Самый замечательный подарок я получил на празднике Нового года 31 декабря 1941-го в каком-то ДПШ (Доме пионеров и школьников. — А.С.): два совершенно окаменевших мятных пряника. Никогда больше и ничего вкуснее (из лакомств) я не едал и до сих пор (удивляя друзей и родных) предпочитаю пряники именно этой каменной консистенции».
Время раздавать пряники.
И пусть никто не уйдёт обиженным.
Заключение
ФЕНОМЕН БРАТЬЕВ СТРУГАЦКИХ
Братья Стругацкие.
Не просто фантасты, не просто писатели, даже не просто кумиры миллионов…
А хотелось сказать о них именно просто — как они сами умели говорить, точнее, писать: доступно и глубоко, изящно и незамысловато, остроумно и пронзительно. А главное — честно.
Кто они были для нас — Стругацкие? Кем или чем остаются по сей день? Кем или чем будут впредь? Частью жизни. И частью немалой. Стругацкие — это наше представление о будущем, о мире, о человеке, о том, что правильно и что неправильно, о смысле бытия и бессмысленности смерти. Они — наш камертон, наш путеводитель, наше оружие и наш факел в мрачном лабиринте истории — прошлой и будущей. Стругацкие — это наши вывернутые наизнанку души. И наша совесть.
Есть знаменитая фотография, сделанная в Свердловске в 1981 году: Аркадий Натанович на сцене за столом, а за спиной его, на занавесе — лозунг: верхней строчки не видно — её фотограф специально срезал, а ниже — хорошо всем известное: «…ум, честь и совесть нашей эпохи». Их было несколько, таких фотографов, трудно было не увидеть этого кадра. Настоящий символ того времени.
Кто-то любит их книги, кто-то не любит, одни поругивают, другие — похваливают; больше таких, которые восхищаются и боготворят, но есть и такие, кто люто ненавидит; некоторые знакомы лишь с отдельными вещами, а есть ещё многие, да уже многие, кто только слышал о Стругацких благодаря кино и Интернету, газетам и телевизору. Однако трудно, почти невозможно найти в нашей стране человека, вообще не знающего, кто они такие. Это правда. Профессиональные социологи занимались этим вопросом. Да и сам я спрашивал много-много раз за жизнь, а в последние два года, когда вплотную работал над этой книгой — особенно часто интересовался читателями Стругацких. И честное слово, ни разу не услышал вопроса: «Кто такие Стругацкие?» Их знают наравне с телезвёздами и ведущими политиками, хотя как раз по ТВ их и раньше не показывали, и сейчас увидеть практически нельзя. Но их знают, их помнят, их читают, и это сегодня, когда новое поколение планомерно забывает родную классику и отечественную историю, путает композиторов с художниками, а писателей с полководцами. Нынешние дети могут Ленина назвать одним из русских царей XIX века (и слава богу, хотя правильней, конечно, путать его с Пугачёвым и Гришкой Отрепьевым). Так вот, а про Стругацких любой школьник вам точно скажет, что «это фантасты такие». И прекрасно! Пусть школьники знакомятся с ними как с фантастами. Они ещё успеют узнать, что Стругацкие — это уникальнейший общекультурный феномен минувшего столетия, феномен планетарного значения.
Как-то в Польше я говорил с одним весьма образованным человеком, преподавателем истории в университете, паном Вальдеком, фамилию не помню. Я попросил его навскидку перечислить десяток самых знаменитых русских. Никаких границ я не задавал, он мог бы начать и с Петра Великого. Но пан Вальдек начал с Пушкина. В итоге чуть-чуть сбился — фамилий получилось одиннадцать, но у меня рука не поднялась вычеркнуть хотя бы одну. Вот этот список: Пушкин, Достоевский, Чехов, Набоков, Пастернак, Солженицын, Сахаров, Стругацкие, Бродский, Тарковский, Высоцкий. Нет смысла обсуждать, насколько этот подбор субъективен, тенденциозен, а может быть, в чём-то и случаен, в контексте этой книги важно другое: в сознании европейского читателя Стругацкие попадают именно в этот ряд, а вовсе не в компанию других фантастов. Собственно, других наших фантастов на Западе (даже в Польше) толком и не знают…
Тот, кто прочитал хотя бы несколько повестей Стругацких, уже не сможет записать их просто в фантасты. Но и отделять их от фантастики, включать просто в общий поток, оценивать по традиционной шкале прозаиков — тоже не получается. Писателей, по-настоящему владеющих языком, во все века было мало, но это лишь одно из их достоинств. Писателей, которые одновременно могли увлечь всех сюжетами и темой, — таких уж совсем мало. А писателей, которые при всём при этом поднимались на уровень не только социальных обобщений, но и обобщений онтологических, общемировых, вселенских — таких, по-моему, просто не встречалось больше. Разве что Лем… Но Лема читать не так легко и приятно. Через Лема иногда продираться надо. А Стругацкие доступны каждому. Вчера, сегодня и завтра. В любой стране.
Стругацкими пестрит Интернет, включая молодёжные форумы и блоги. На русском языке уж точно у них один из самых высоких индексов цитируемости во всемирной сети.
Из всей огромной советской литературы уцелели до дня сегодняшнего единичные имена. А прошло-то всего двадцать лет новой эпохи. Подозреваю, что ещё через двадцать уцелеют только Стругацкие. Почему? Да потому что ни у кого, кроме них, не было за эти двадцать лет таких стабильно высоких тиражей. На остальных — мода, а на Стругацких — неизменный спрос. И чтобы другим советским писателям не обидно было, поясню, что сегодня даже на Достоевского мода — в зависимости от выхода на экран сериалов. Стругацкие меньше других от этого зависят, впрочем, ни одного сериала по их книгам ещё не сняли. Всё впереди. Выйдут — посмотрим.