Кстати, второго мужа Софьи — это было намного позже, — звали Виктор Викторович Белый, он занимался ракетным топливом в каком-то страшно секретном НИИ, о чем в ту пору говорить было нельзя ни полслова, но просто поболтать с ним о жизни за рюмкой чая Аркадий очень любил и даже, вспомнив юность, мастерил с ним вместе какой-то телескоп. В образе Снегового из повести «За миллиард лет до конца света» просматривается этот Белый — есть даже связь в фамилиях, и, может быть, неслучайно в одном из интервью АН сказал как-то, что хотел бы сыграть именно эту роль, если бы кто-то решил снять такой фильм. БН добавляет, что в значительно большей степени прототипом Снегового послужил его хороший знакомый Александр Александрович Мееров, ленинградский писатель-фантаст и бывший ракетчик, работавший с самим Валентином Петровичем Глушко, конструктором первых советских ракет на жидком топливе. Это лишний раз подтверждает, что у каждого персонажа всегда бывает по несколько прототипов, особенно если авторов двое.
Но самое интересное, что именно у Марковой АН впервые встретился с Иваном Антоновичем Ефремовым — фигурой для АБС почти легендарной, как сказали бы сегодня, культовой, автором давно любимых книг, а главное, только что опубликованной «Туманности Андромеды», может, и не самой любимой, но ошеломившей всех — и Стругацких тоже — смелостью фантазии. Ефремов казался небожителем, они ведь только мечтали написать ему ещё лет семь-восемь назад, возможно, даже и написали, да ответа не получили, и вот он — сидит за столом, на расстоянии вытянутой руки… Очень скоро Иван Антонович пригласит Аркадия к себе, а потом и с Борисом познакомится. Они станут часто встречаться, и это будет очень важное знакомство на долгие годы.
С осени 1959 года АН перейдёт в «Детгиз» (начав работать там внештатно с весны 1958-го), но связей с «Худлитом» не порвёт ещё много-много лет. Поначалу будет приходить туда буквально каждую неделю — по старой памяти, а вообще, переводам станет уделять время регулярно и практически без длительных перерывов до 1983 года, когда, наконец, сдаст в некогда родное издательство свою самую значительную (во всяком случае, по объёму) японскую книгу «Сказание о Ёсицунэ».
АН отлично понимал, что без практики язык забывается. Тот же Ляндрес-Семёнов, когда его уже в 1970-е спрашивали: «Юлик, ты хоть помнишь, как будет „здравствуйте“ по-афгански?» — только отмахивался с улыбкой. А Стругацкий не хотел забывать язык и каждый раз — всем на зависть, — очень быстро восстанавливал знания и даже совершенствовал их от книги к книге. В последующие годы многие удивлялись: зачем это нужно ему — уже знаменитому фантасту? Где им было понять, какая редкая и мало кому доступная радость — ощущать, будто свою, такую чуждую для нас и такую безумно интересную культуру далёкой Японии.
Тогда же, в конце пятидесятых, продолжалось и весьма активное общение АНа со старыми институтскими друзьями, избравшими в жизни иной путь — не литературный, например, с Андреем Спицыным и Борей Петровым. Спицын даже ездил к Аркадию в Ленинград, попав на период, когда он там работал с Борисом. В те годы такое ещё было возможно. Потом у них это стало жёстко — во время работы никакого постороннего общения. Ни с кем, хоть английская королева приедет — нет их, и всё!
Перебирается в Москву из Ленинграда одноклассник Игорь Ашмарин, периодически мелькает мотающийся вечно по загранкам Лёва Петров, соавтор по «Пеплу Бикини».
Не раз и не два навещают Аркадия в Москве его дальневосточные однополчане: Вася Кутнов, Лель Махов, Володя Ольшанский. Последний побывал и в Питере — на октябрьские праздники в год сорокалетнего юбилея революции. Запомнилось ему, как Аркаша показывал празднично украшенный город, как бесподобно знал его, как умел рассказать об истории, о великих людях, как водил по Эрмитажу. Никакого экскурсовода не надо было! «Слушай, — спросил Володя, — ты что, в искусствоведы подался?» «Вовсе нет, — ответил Аркадий, — у меня отец был искусствоведом, опять же библиотека хорошая. Надо просто больше читать. Ну и вообще, живя в Ленинграде, не знать Эрмитажа… Мы ещё в Русский музей с тобою пойдём».
Друзья любили его, и он любил друзей.
Его единственным хобби на всю жизнь была вот эта наивысшая роскошь (если верить Экзюпери) — роскошь человеческого общения.
Не чужд был этого и Борис, но только по-своему. Он переболел в юности шумными школьными и студенческими компаниями, еженедельными пьянками, где хотелось не столько выпить, сколько стать центром внимания — с весёлыми тостами, остроумными шутками и анекдотами, с песнями собственного сочинения, которые они пели на пару с Володей Лукониным (Виконтом) под его гитару. Придя на работу в ГАО и довольно быстро после этого женившись, он резко сузил круг общения. Там, в Пулкове, вокруг БНа сформировалась компания единомышленников, у них было принято и работать, и отдыхать вместе. Эта дружба сохранилась на всю жизнь — без преувеличений. Никто не потерялся, кроме тех, кто уже ушёл навсегда.
БН по моей просьбе коротко рассказал о них сегодня.
Ближайший и любимейший друг — Александр Иванович Копылов. Да, это про него в рассказе «Почти такие же»:
А ещё Саня Дрозд из «Понедельника» — это тоже Копылов. Инженер-самоучка, великий умелец, он был в числе создателей легендарного РАТАНа-600, одного из крупнейших радиотелескопов Земли и получил за это — шутка ли! — орден Трудового Красного Знамени.
Юрий Николаевич Чистяков, астроном. Познакомились ещё на первом курсе матмеха, потом вместе в ГАО и вместе повсюду. Чистяков — автор гениального стиха:
Наталья Александровна Свенцицкая, его жена, физик. Работала и в ГАО, и (до самой пенсии) в ГОИ (Государственный оптический институт имени Вавилова). Знаменита ещё и тем, что это она придумала для АБС название «Понедельник начинается в субботу».
Владимир Семёнович Корепанов, инженер, изобретатель. Много лет в ГАО и, единственный из всех, до сих пор продолжает работать по специальности.
Галина Израилевна Зигберман, его жена, тоже инженер, но уже на пенсии и нянчит внука.
Все они люди славные и замечательные. О каждом из них БН мог бы написать отдельный рассказ или даже повесть, но он никогда не ставил перед собой такой задачи, и нам остаётся только угадывать черты этих людей среди персонажей книг АБС.
4 октября 1957 года Советский Союз запустил на орбиту первый искусственный спутник Земли. Курт Воннегут тут же откликнулся на это событие ядовитой фразой в романе «Сирены Титана» (на русский его переведут только уже в перестройку): «Давно миновало то время, когда одна нация старалась переплюнуть другую, запуская в бездонную пустоту разные тяжёлые предметы». Отношение к свершившемуся в нашей стране было совсем иным, а особенно среди астрономов и фантастов.
«Насколько я помню, — рассказывает БН, — это был сплошной телячий восторг: песни, пляски, карнавалы и сатурналии. Наша компания в Пулкове сотворила целый фильм о спутнике — рисованный, с музыкой и стихами, записанными на лабораторный магнитофон МАГ-8, кажется. Работали над ним ночами, сгорая в пламени энтузиазма. Это было ощущение прорыва в будущее. Это было счастье».
Для людей новой эпохи следует пояснить, что это за фильм такой они делали. Хитрые на выдумку астрономы брали длинную полосу обоев и на светлой стороне цветной тушью рисовали картинки, кадр за кадром и писали слова — титры. Потом эту полосу, скатанную в рулон, протягивали вручную через специальный проектор с сильной лампой, который с помощью системы линз и зеркал переводил увеличенное изображение на киноэкран в зале. Одновременно с магнитофона звучал заранее записанный текст — в стихах и с музыкальным сопровождением. Этот фильм о спутнике произвел фурор, и не только в Пулкове, но и на некоторых международных конференциях.