Разумный вопрос. Но, к сожалению, наверху считали иначе и вмешались куда активнее, чем сообщалось в тогдашних газетах. Наша страна вела эту войну всерьёз и даже завершила её победоносно в 1973 году. Военные специалисты могут подтвердить, что это была последняя война, выигранная Советским Союзом. Как и всякая победа, стоила она дорого.
АН будет интересоваться вьетнамской войной все эти восемь лет и будет много знать о ней не из газет, а, что называется, из первых рук. Его хороший приятель Марик Ткачёв — профессиональный вьетнамист: больше 20 командировок в ДРВ, иногда долгих, по несколько месяцев и, наверно, половина их пришлась на военные годы. Побывали во Вьетнаме и другие знакомые АНа: Аркадий Арканов, Тед Гладков, Михаил Ильинский, Евгений Евтушенко…
Остаётся только удивляться, что вьетнамские мотивы отразились лишь в одной из повестей АБС — в «Парне из преисподней» и совсем чуть-чуть.
Однако Вьетнам был всё-таки далеко, и главными потрясениями 1965 года для Стругацких стали «Улитка на склоне» — непривычно трудная и долгая работа над повестью, — и «Хищные веши века» — непривычно трудное и долгое прохождение в печать.
Проблемы с этой повестью начались практически сразу. Ведь они, как всегда, написали нечто совсем не похожее на все свои прежние работы. Они слишком быстро росли, слишком смело экспериментировали, читатели с трудом поспевали за ними, а советское руководство вообще в то время двигалось в противоположном направлении — не развивая, а целенаправленно сворачивая всё оригинальности новое. Чему ж было удивляться?
Мудрый Иван Антонович ещё зимой, прочитав рукопись, сказал им, что это получилась не советская, а зарубежная фантастика. Он был не в восторге от того, ЧТО написано, но то, КАК это было сделано, вне всяких сомнений, заслуживало немедленной публикации, и Ефремов сделал всё от него зависящее. Написал «правильное» предисловие, уводящее цензоров в сторону, как хищных птиц от гнезда, и дал полезные советы авторам, где и что надо изменить: добавить, убрать, смягчить.
Не помогло. Главного редактора Валентина Осипова и директора Мелентьева опытная уже Бела Клюева обошла, объяснив, что рукопись читать не обязательно — это же Стругацкие, профессионалы, но после вёрстки… Цензуру на кривой кобыле не объедешь — в издательствах сидели штатные представители Главлита, они читали всё, и давить на них было бесполезно. Тётка попалась въедливая, исчеркала всё красным карандашом и едва не обвинила в государственной измене. Осипов вызвал Белу к себе: «Ну и что опять натворили эти твои жиды?» Бела решительно попросила сверку себе на ознакомление. Осипов легкомысленно отдал. По правилам в таких случаях рукопись полагалось передавать в ЦК ВЛКСМ. Но Беле ясно было, что делать этого ни в коем случае нельзя — книгу зарубят навсегда. И она как-то совершенно спонтанно решается на явную авантюру. То есть сначала, чисто по-женски не желая выпускать из рук заветную сверку, объявляет Осипову, что отдала её, а на его недоуменный вопрос «Кому?» выпаливает: «Поликарпову». Это была игра ва-банк. Дмитрий Алексеевич Поликарпов, при Сталине возглавлявший и Союз писателей, и Литинститут, а теперь — отдел культуры ЦК КПСС, был другом родителей Белы, и она действительно знала его с детства, но не до такой степени, чтобы реально обращаться за помощью. Прозвучало, однако, правдоподобно, ведь начальство всё про всех знает. И Осипов поверил. Ворчал, конечно, но делать нечего — терпеливо ждал ответа из ЦК дней десять. Потом спросил. Бела на голубом глазу поведала, что Дмитрий Алексеевич ничего плохого в повести не углядел. На том фактически эпопея и была завершена. Не было такой возможности ни у Осипова, ни у Мелентьева — звонить на Старую площадь и проверять. Но Бела ещё сама не верит в успех авантюры и никому ничего не рассказывает, даже самим авторам. Не расскажет она и потом — от греха подальше. БН не знал об этом, даже когда писал свои «Комментарии к пройденному». Вышеописанная история была предана гласности совсем недавно в воспоминаниях самой Клюевой.
В тех же воспоминаниях есть любопытный штришок к портрету Поликарпова. Через пару месяцев, понимая, что дело не только в Стругацких, что редакцию Жемайтиса вообще начинают здорово прижимать, Бела Григорьевна всё-таки решается сходить на приём в ЦК КПСС. Дмитрий Алексеевич вполне приветлив с нею, но говорит буквально следующее: «Ты зря пришла. Разве это беда? Вот когда будет совсем худо, тогда приходи». К сожалению, такими показушно участливыми, а на самом деле цинично изворотливыми были практически все люди во власти. Другие там просто не уживались. Помогать можно было и нужно именно тогда, а когда станет «совсем худо», тогда уже поздно. Однако «доброму дяденьке» из ЦК было элементарно неохота взваливать на себя лишнюю проблему. Да и боязно — как человек хрущёвской команды в ЦК он и сам всё время ходил по лезвию бритвы. Ну и доходился — скоропостижно умер в ноябре того же года.
Итак, 12 июля БН срочно приезжает в Москву, они вместе с АНом и Белой Клюевой сидят у другого опытного бойца издательского фронта — Нины Берковой, — и разрабатывают план конкретных действий. Дело в том, что АН уже взял билеты на поезд и буквально через день уезжает вдвоём с женой в Одессу, в Дом творчества на Большом Фонтане, а директор «МГ» Мелентьев вызывает их на ковёр. Что ж, отдуваться предстоит Борису — может, оно и к лучшему. Аркадий начальству московскому сильнее глаза намозолил, да и вообще Борис считается более рассудительным и хладнокровным для подобных дел.
16 июля БН принимает главное сражение и выходит из него с честью и с минимальными потерями. Требуется, конечно, некоторая правка, но в пределах допустимого. На это уходят не столько время, сколько нервы. Хотя и время тоже. 24 июля БН даёт телеграмму в Одессу о том, что книга ушла на вторую сверку, но только 3 сентября она будет окончательно подписана к печати и передана в производство. Хотя оттиражированные для неё обложки уже месяца три томятся на складе типографии. Благодаря этому сам тираж появится очень быстро — раньше 20 сентября («Понедельник» в «Детлите» выйдет на месяц позже). Итак, очередная пиррова победа. Это отчётливо видно по надписям, которые делают авторы на своей книге.
Манину (стоят обе подписи, даты нет, но ясно, что такое можно написать только по горячим следам):
«Юра, ты знаешь, мы очень старались. Но судьба не в наших руках. И в не в твоих. Не смейся над калекой».
Берковой (тоже две подписи, дата — 21 сентября):
«Ниночке Матвеевне, другу и благодетельнице повергаем к стопам это чудовище».
В августе они опять работают в Москве, в большой пустой квартире — «Улитка» неторопливо и уверенно ползёт вверх.
Десятого августа их посещает корреспондент АПН Валентина Петряевская и делает большое интервью, которое появится 13-го в «Московском комсомольце», а потом будет перепечатано ещё в пяти газетах. Это уже настоящая слава. По тону разговора ощущается большой пиетет журналистки. Авторы о своих планах, несколько кокетничая, говорят общо и скромно, секретов не выдают.
28 августа АНу исполняется сорок лет. Он никогда не отмечал пышно ни одного из своих юбилеев. И не потому, что не было денег — в 1965-м деньги как раз были, — и не потому что не любил ресторанов — рестораны как раз любил. А просто вот пренебрегает он этими датами. Как-то в одном из писем брату за пару лет до этого он написал:
«На день рождения мне, сам понимаешь, с высокой горы. Как говорил Абызов, я на него облокотился».
Так, облокотившись на свой день рождения, он и проживёт всю жизнь. БНа на сорокалетии не будет, он только что уехал. Друзей в общем смысле слишком много, чтобы позвать их всех, а друзей по-настоящему близких, без которых невозможно… Таких, пожалуй, просто нет в тот период. И будут званы Юра Манин, и ещё Сева Ревич да Дима Биленкин — оба со своими Танями. А начнётся этот день с того, что Лена прямо в постель, как кофе, подаст ему большой красивый бокал хорошего, специально купленного к празднику коньяка. В обычные дни по утрам пить у них категорически не принято, но по случаю торжества… Как говорится, с утра выпил — весь день свободен.