Ну, и конечно, славные дети из яркого и прекрасного пролога к «Трудно быть богом» — жёлтого на голубом и зелёном с красными точками земляники. Пролога, написанного в виде отдельного рассказа и прилепленного к роману по просьбе издательства, а сегодня уже хрестоматийного.
Но, возможно, самый выразительный, самый живой детский образ — всё-таки ещё более поздний, а именно Лэн из «Хищных вещей века». И уж точно он самый значительный герой-ребенок по количеству произнесённого текста.
Ну а кроме этого?
Декларативная любовь к детям и торжественное спасение оных в «Далёкой Радуге». Да, хорошо. Но детей там не видно, их там практически нет, по имени назван лишь один бесцветный мальчик Алеша — сын директора Матвея Вязаницына и неистовой мамочки Жени. Все остальные — как абстрактная идея, как фигура речи. Мы даже так и не узнаем, сколько их было — этих юных носителей эстафеты гуманизма (хотя в планах и разработках у авторов цифры приводились точные).
Плоть и кровь обретут детишки только уже в «Гадких лебедях». Но это, простите, будут уже не вполне обычные дети, это будут вообще не совсем дети…
Блестящий детский образ — Малыш, Пьер Семёнов, но он-то и вовсе человек лишь наполовину.
Эпизодический персонаж — милый мальчик Кир из «Волн…», потенциальный люден, то есть тоже не до конца человек.
Наконец, чудовищная Мартышка-мутант из «Пикника», не менее чудовищный сыночек Захара Губаря из «Миллиарда», жутковатый маленький Иуда из «Отягощенных злом», страшненький Лёва Абалкин из «Жука»… Ничего так себе галерея детских образов! А вот ведь, собственно, и всё — ставьте точку. Или добавьте мальчика Уно из «Трудно быть богом», уже почти взрослого, эпизодического принца оттуда же, ну и Федю Скворцова из ранней новеллы «Томление духа».
Этот несколько торопливый перечень не претендует на полноту серьёзного исследования темы, это не более чем иллюстрация отношения авторов к детям и детству.
Какой можно сделать вывод?
Думается, очень простой: не таким уж счастливым было их детство, во всяком случае, всё, что случилось позже, крепко перечеркнуло, заслонило, задавило и сплющило милые сердцу хрупкие воспоминания. Это — первое объяснение.
Есть и знаменитый толстовский аргумент: все счастливые семьи счастливы одинаково, уверял нас классик. И, стало быть, просто неинтересно описывать детские годы в благополучных семьях. Мы не найдем на страницах книг АБС картинок безоблачной радости из их личного детского опыта.
И, наконец, третье объяснение. Напомним, возвращаясь к началу: у них не было общего детства. А трудно, безумно трудно писать вдвоём о том, что не было общим, о глубоко личном, интимном, в чём самому себе нелегко бывает: признаться, а не то что брату… или читателю.
Забегая вперёд, скажем, что примерно такая же картина наблюдается в творчестве АБС с женскими образами — их незаслуженно мало, а те, что есть, зачастую до обидного неглубоки, даже схематичны.
БН не однажды объяснял, что не было у них с братом принято не то что писать об этих щекотливых материях, но даже обсуждать отношения с конкретными женщинами — так уж они были воспитаны. И это по-человечески очень понятно. Однако эта тема — тема секса, эротики, межполовых отношений — разумеется, куда чаще, чем тема детская, всплывала и в критических статьях (особенно последних лет), и в интервью. Мнения посторонних людей оставим на их совести, а вот дежурный ответ АНа на вопрос о женщинах процитируем:
«Женщины для нас как были, так и остаются самыми таинственными существами в мире. Они знают что-то такое, чего не знаем мы, люди. Лев Толстой сказал: всё можно выдумать, кроме психологии. А психологию женщины мы можем только выдумывать, потому что мы её не знаем».
Что характерно, формулировка эта (включая шутку) была действительно дежурной, повторенной десятки раз в разных аудиториях и тет-а-тет с журналистами, формулировка однажды заготовленная и буквально выученная наизусть (разночтения минимальны). Что говорит, безусловно, лишь об одном: это не ложь, но это и не вся правда. Мы с вами действительно ещё вернёмся к этой теме, а цитату я привожу здесь вот к чему: если заменить слово «женщины» на слово «дети», правда получится полной, без оговорок.
Именно дети — это не совсем люди для АБС, прекрасные, удивительные, но совершенно непонятные существа.
Кстати, подтверждает это и БН в одном из своих ответов на сайте:
«Бредбери считал детей особой гуманоидной расой. АБС, соглашаясь с ним (подчёркнуто мною. — А.С.), в особую расу склонны были выделить и женщин тоже».